Платон Левшин, митрополит Московский

(1737-1812 гг.)

Лучшим представителем нравственного направления в проповеди был митрополит Московский Платон (Левшин) .

Митрополит Платон, в миру Петр Данилов, родился в 1737 г. в селе Чашниково недалеко от Москвы. Отцом его был причетник, а восприемником – крестьянин. После домашнего обучения он поступил в Коломенскую семинарию, а оттуда был переведен в Славяно-греко-латинскую Академию, где принял фамилию Левшина. Кроме предметов обязательных Петр Левшин занимался и теми, которые не преподавались: историей, географией, много читал, а некоторых классиков даже выучивал наизусть. Еще студентом он был назначен преподавателем пиитического класса и проповедником-катехизатором той же Академии. Уже в то время его проповеди имели большой успех и стяжали ему имя «московского Апостола» и «второго Златоуста». В 1756 г. он был переведен в Троицкую семинарию учителем риторики и принял монашество с именем Платона. В 1761 г. он становится ректором семинарии, через год наместником Лавры, а в 1763 г. был определен Екатериной II в учители богословия к наследнику престола (Павлу I). В 1770 г. хиротонисан во епископа Тверского, а в 1775 г. переведен в Московскую епархию. Здесь он много потрудился для повышения уровня преподавания в Славяно-греко-латинской академии, занимался цензурой переводной (с французского языка) литературы; активно боролся с расколом и сверх того занимался проповеданием Слова Божия в воскресные и праздничные дни и в особых случаях. В 1811 году испросил себе увольнение от епархиальных дел, а в следующем году скончался вскоре после получения известия об изгнании французов из Москвы (сказав перед смертью: «Слава Богу, Москва свободна и я умру теперь спокойно»).

В добавление к этому очерку жизни митрополита Платона необходимо сказать о том духовном качестве, той главной добродетели, которая освещала всю его жизнь и проповедническую деятельность. Это было благочестие и набожность. Митрополит Платон был проповедником истинного благочестия и блюстителем чистоты веры. Смело опровергая атеизм, философское вольнодумство и кощунство, он в равной мере восставал против суеверия и ханжества, полагая, что «ничем столько не унижается истина веры, как примесью лжей суеверных», внутреннюю же свою набожность сколько возможно скрывал, веря, что «во всех искушениях и превратностях ничто столь человека не может утешить, как простое и чистосердечное упражнение в благочестии».

Памятником церковного красноречия митрополита Платона служат 16 томов его сочинений, содержащие до 700 проповедей. По предмету и характеру изложения их можно разделить на:

1) катехизические (35);

2) поучительные (603);

3) приветственные и надгробные речи (52).

Катехизические поучения митрополита Платона относятся к раннему периоду его деятельности, когда он был преподавателем в Славяно-греко-латинской Академии (1757-1758 гг.). Каждое из них разделено на две части: изъяснение Символа веры и нравоучение. Раскрывая для слушателей всю полноту догматического учения Православной Церкви, положительное учение веры, которого должен придерживаться всякий православный христианин, проповедник одновременно опровергает те ложные взгляды, которые существовали относительно того или другого положения христианского вероучения и особенно распространялись в русском обществе под влиянием западно-европейского просвещения ХVIII века.

Предметом для своих поучительных слов митрополит Платон избирает преимущественно нравственные истины. Излагая обязанности человека по отношению к Богу, к Церкви и к ближним, он, как и в катехизических поучениях, опровергает ложные мнения деистов, натуралистов и материалистов. Началам деистов он противопоставляет истины Богооткровенной религии, неправильно понимаемым натуралистами законам природы – пути Промысла Божия, нравственному эгоизму тогдашних материалистов – христианское самоотвержение. Главные основания для опровержения неправомыслящих и для утверждения православных в истинах веры и христианской нравственности митрополит Платон заимствует из Священного Писания, но для большего их уяснения почти всегда прибегает и к доводам разума, и к чувствам сердца, и к внутреннему закону совести. Последнего рода объяснения были тем более необходимы, что противники христианского Откровения не признавали для себя другого авторитета, кроме указаний разума и потребностей естества. Что же до положительного аспекта, то основу для личного и общественного благополучия митрополит Платон полагает единственно в вере в Бога и в добрых делах, не придавая почти никакого значения изобретениям человеческого ума, не просвещенного светом христианской религии, не верующего в духовный мир и следующего одним законам падшей человеческой природы. Действительно, когда неверие в Западной Европе довело атеистически настроенных деятелей Просвещения до открытия восстания против добродетелей, предписанных Словом Божиим, когда во имя равенства, братства и свободы, под предлогом восстановления прав человечества, во Франции пролились потоки крови, – тогда проповеднику необходимо было прежде всего раскрывать высоту нравственного учения Христова, вникать в жизнь человеческую и ее разнообразные отношения, согревать светом добра неверующее сердце и таким образом заградить путь лжеучениям.

Самым действенным средством для уничтожения в России «иноплеменного» зла, разрушавшего основы нравственности и колебавшего православную веру, митрополит Платон считал нравственное воспитание, которое в Слове в 4-ю неделю Поста он советует начинать с младенчества посредством добрых примеров со стороны родителей и окружающего общества. Здесь же показывается, что истинное просвещение состоит в познании Бога и человека, общества и его взаимосвязей, истинной славы, честности и путей к ним. Решение подобных, занимавших русское общество вопросов с церковной кафедры, на основании Священного Писания делало проповедь актуальной и придавало ей практическое значение.

В приветственных речах, как пишет один из исследователей проповедничества митрополита Платона, «он был высоким без напыщенности и трогательным без притворства». (П. Заведеев, Цит. соч., с. 155). Лучшей из них считается «речь по совершении коронования Александра I». Среди надгробных речей несомненно первенствует речь, сказанная после панихиды у гробницы Петра I в Петропавловском соборе Петербурга в день празднования Чесменской победы. Перечислив подвиги и труды Петра I, митрополит Платон вдруг сошел с амвона и направился к гробу, а затем, коснувшись его, воскликнул: «Восстань теперь, великий монарх, отечества нашего отец! Восстань и воззри на победное изобретение твое: оно не истлело от времени и слава его не помрачилась. Восстань и насладись плодами трудов твоих. Флот, тобою устроенный, уже не на море Черном, но на океане Северном. Но где?... Слыши! Мы тебе, как живому вещаем; слыши, флот твой в архипелаге, близ берегов асийских, оттоманский флот до конца истребил. Российские высокопарные орлы торжествуя, именем твоим весь восток наполняют и стремятся предстать пред стены византийские».

Столь внезапный переход речи, столь смелое и необыкновенное ораторское движение поразило слушателей изумлением и даже невольным страхом. Стоявший вблизи гробницы правнук Петра I Павел испугался, как он сам впоследствии рассказывал митрополиту Платону, что «прадедушка встанет».

Оформлены проповеди митрополита Платона в виде слов: каждое из них имеет приступ, в конце которого ясно и кратко выражается тема проповеди и делается обращение к Богу о помощи, а к слушателям о внимании. В исследовании последовательно рассматриваются главные стороны предмета; свои мысли проповедник подтверждает и цитатами Священного Писания и свидетельствами из общей и русской истории, и доводами здравого смысла; иногда пользуется авторитетом святых отцов то с указанием, то без указания их имен. В кратком заключении по большей части содержится молитвенное обращение к Богу о помощи или к слушателям об утверждении себя в добродетели.

Относительно стиля слов митрополита Платона нужно заметить, что в первых томах поучений видно некоторое желание блеснуть риторическим мастерством, а в последних более христианской простоты и духовной убедительности, которой он сам был проникнут и которую хотел передать другим. Сам митрополит Платон смотрел на «витийственный и испещренный» слог как на неприличный для церковной кафедры. «Проповедник должен беседовать с людьми различного состояния и понятия, а потому необходимость требует, дабы духовная беседа была всякому удобопонятна». Особенно неуместным он находил красноречие (как признак суетного славолюбия) в изложении оспариваемых догматов, в объяснении истин ее противникам. «Витийство полезно, чтобы истину, всеми признаваемую, в краснейшем и лестнейшем представить виде, но где надобно оную, ложью побораемую, защитить и доказать, там оно не только есть излишне, но и вредно. Излишне: ибо правды лицо само по себе прекрасно; вредно: ибо дает подозрение, что защитник побеждает не тем, что истина на его стороне, ... но тоном слов своих и чародейством красноречия».

При составлении своих проповедей митрополит Платон пользовался проповедническими произведениями не только русской, но и иностранной литературы. Из русских духовных ораторов он подражал чаще других Феофану Прокоповичу и Гедеону Криновскому. Но главным пособием для него служили творения Златоуста, дух которого он старался воплотить в своих многочисленных словах, чтобы они были и доступны для понимания и убедительны для сердца всех слушателей.

Литература

1. Платоник В.В. Об изучении жизни и трудов и чествовании памяти Платона, митрополита Московского. СПб., 1912.

2. Розанов Н.П. Московский митрополит Платон (1737-1812). СПб., 1913.

3. Снегирев И.М. Жизнь Московского митрополита Платона, М., 1880.

24 ноября исполнилось 200 лет со дня кончины митрополита Московского и Коломенского Платона (Левшина). Как жили иерархи в эпоху, когда Церковь была полностью зависима от царской власти, и чего им это стоило?

С точки рения современного человека, непросто оценить отношение митрополита Платона, человека XVIII века, к материальным благам. Действительно, будучи наместником, а затем и настоятелем, священно-архимандритом Троице-Сергиевой лавры в сане митрополита Московского, живя, так сказать, «на всем готовом», он ни в чем не нуждался. Однако постоянный достаток, по нашим меркам граничивший почти с роскошью, был следствием отнюдь не личного пристрастия этого выдающегося иерарха к власти или ее пышным атрибутам. Положение при блестящем петербургском дворе как законоучителя наследника престола, придворного проповедника, постоянное присутствие в Св. Синоде, обязывало усваивать нравы и правила игры екатерининского времени, диктуемые обстановкой и кругом необходимых знакомств.

Одеваться в рубище и проповедовать в нем перед высочайшими особами, как и быть вхожим в покои наследника российского престола, или присутствовать на заседаниях Синода, было просто невозможно. Как невозможно было и отказаться, к примеру, от жалованья и стола, назначаемых «сверху». По свидетельству «Записок» митрополита Платона, при назначении на должность законоучителя ему, тогда молодому лаврскому иеромонаху, были «покои нехудые отведены, в бывшем деревянном зимнем дворце, что на Мойке.

Содержания кроме 1000 р. жалованья, положено на стол 500 р., по штофу водки на неделю; по бутылке рейнвейну на день, меду, полпива, кислых щей, дров и свеч неоскудное число, белье столовое и посуда всякая дворцовая; да истопник и работник, а сверх того карета дворцовая с парой лошадей и конюхом»). Что же говорить о дальнейшем его содержании, все более и более увеличивающемся по мере продвижения по иерархической лестнице (почувствованная им самим разница, к примеру, нашла отражение в его личных календарных записях за 1775 г., когда уже в сане архиепископа он был всего лишь переведен с одной кафедры на другую ‒ с Тверской на столичную Московскую).

Следует сказать, что правила этой игры так или иначе были принимаемы всеми иерархами, вынужденными к придворной службе. Так, современник московского владыки, петербургский митрополит Гавриил (Петров), в течении 30 лет (!) ‒ первенствующий член Св. Синода, безусловно, должен был соблюдать (и соблюдал) внешнюю, блестящую, сторону придворной жизни, как, например, присутствие на дворцовых обедах. Однако келейную жизнь вел простую, можно сказать, бедную, питаясь у себя почти одной вареной капустой. Аскет по природе, по необходимости одетый в роскошные рясы, митрополит Гавриил воспринимал придворную жизнь как повод для смирения и сокрытия своего подвига.

Эпоха, в которую жил митрополит Платон, не предполагала чувства вины относительно всевозможных поступавших к нему дарений, поскольку все значительные события государственной жизни России конца XVIII в., как правило, сопровождались наградами и пожалованиями Церкви и духовенству со стороны царствующих особ. И это было не только нормой: отсутствие таких наград почиталось впадением в немилость. Не обойден вниманием был и московский владыка, начинавший получать материальные знаки высочайшего благоволения буквально с первых своих шагов в церковной иерархии, когда, будучи еще иеромонахом и ректором Троицкой семинарии, был пожалован Екатериной II «довольною денежной наградой» за приветственную речь, произнесенную перед ней в ее приезд в Лавру после коронации в 1762 г.

К слову, император Павел I, посетив в 1797 г. после своей коронации Лавру, точно в таком же случае пожаловал ректору Троицкой семинарии Августину (Виноградскому) золотые часы с бриллиантами. И это был всего лишь иеромонах, даже не епископ! (Первый же подарок самому Платону Павел преподнес, будучи еще девятилетним мальчиком и его учеником: это была собранная им со своего стола тарелка с экзотическими фруктами ‒ роскошью, в то время доступной только в императорском дворце и домах знатнейших вельмож.) Многие же из последующих высочайших пожалований и подарков митрополиту Платону являют собой образцы не только высокого, но и чрезвычайно драгоценного ювелирного искуства (все они сохранились, будучи переданы в свое время самим владыкой в ризницы Чудова монастыря и Троице-Сергиевой лавры).

Панагия митрополита Платона (Левшина). Распятие. Москва или Санкт-Петербург. 1784 г.

Точный учет

Можно сказать, что митрополит Платон жил по принципу «даром получили, даром давайте». Отличаясь завидной и редкой для нашего времени щепетильностью в вопросах своей репутации, он в своих «Записках» не только скрупулезно перечисляет все подарки, пожертвования, пожалования «по мере поступления» их от высочайших особ, но и указывает, как он ими распорядился, особенно если речь идет о проходивших через его руки денежных средствах (которые, в случае их общего подсчета, составили бы немалую сумму: ведь только на постройку Архиерейского дома в Кремле Екатерина II выделила ему 40 тыс. рублей, а император Павла I в связи со своей коронацией дал «на раздачу бедным» 90 тыс. рублей, Александр I - 60 тыс. рублей).

Солоница (ладоница), подарок Екатерины II митрополиту Платону (Левшину). Москва. Мастер А.И. Ратков. 1787 г.

Убедительную картину чрезвычайной бережливости митрополита Платона и тщательности учета прихода и расхода вверенных его распоряжению денежных средств, касающихся не только самой Лавры, но находившейся в ее стенах Троицкой семинарии дают документы архива Учрежденного собора Лавры. Особую статью составляла часть денежных поступлений, уходившая на помощь вдовам священников, инвалидам, содержание богаделен и другие дела милосердия.

В Лавре до сих пор хранятся вклады ее настоятеля, преосвященного Платона: золотые сионы, богослужебные сосуды, серебряные подсвечники и другие предметы церковного обихода. Все это перечислено в его «Записках», и все это безусловно, стоило немалых и по тем временам денег. Очевидно, митрополит Платон, обладавший при своем простом происхождении хорошим природным вкусом, настолько развил его, соприкасаясь с придворной жизнью, что, например, сделанные по его заказу (а часто и по его эскизам) известные нам панагии, представляют собой достойные образцы весьма высокого искусства.

Хотя Троице-Сергиева лавра занимала привилегированное положение по сумме, выделявшейся на ее содержание из Коллегии экономии, однако и этой суммы не хватало на все нужды обители после секуляризации 1764 г. Екатерина II во время посещения Лавры в 1775 г., усмотрев плачевное состояние ее храмов, распорядилась выделить из казны 30 тыс. рублей на приведение их в порядок. Ремонтные работы, развернутые митр. Платоном на эти деньги, стали первой широкомасштабной реставрацией в истории древнего монастыря, вошедшей в нее как «платновская». В течение нескольких лет были капитально поновлены все храмы Лавры, в том числе и древнейший Троицкий собор: поправлены росписи, иконостасы, обновлены кровли, покрашены фасады, осуществлены другие необходимые перестройки и переделки.

Получая от власти достаточно средств без своей просьбы, митрополит Платон не гнушался обращаться к ней за деньгами, если речь шла о вверенных его попечению церковных заведениях - будь то Троицкая, Тверская или Перервинская семинарии, Московская Духовная академия, архиерейские дома, подворья или сама Лавра. И ‒ что удивительно для нашего времени - всегда получал просимое. Суммарный же вклад вытребованных им у власти в результате личных усилий материальных средств, затраченных на благоустроение Лавры, возрождение запустевших и устройство новых обителей (в частности, Перервинский монастырь в первом случае и Вифанский во втором), ремонт храмов своей епархии, вполне сопоставим с добровольными царскими пожалованиями, если только не превышает их.

Две жизни

Почитание власти, особенно монаршей, беспрецедентно сакрализованной в XVIII в., было неотъемлемой чертой личности митрополита Платона. Это почитание сквозит, точнее, этим почитанием буквально дышит все проповедническое наследие знаменитого витии. (К примеру он мог, совершенно в духе своего времени, приветствуя императрицу речью, провести параллель со с евангельскими словами: «Откуду ми сие, да прииде Мати Господа Моего ко мне».) Это же почитание побуждало его «гнать» из Москвы в Лавру при известии о предстоящем высочайшем посещении обители, чтобы самому руководить подготовкой «гратуляции», написанием од, составлением богословских «диспутов». Молодые люди - семинаристы - одевались по его указу в белые хитоны с зелеными лентами поверх обычных платьев, выстраивались в шеренги по обе стороны аллеи, по которой проезжали высокие гости, пели канты. Хлебосольный хозяин обители, принимая их, служил в их присутствии всенощную и Литургию, произносил речи, угощал в своих покоях, в конце концов провожал, получив очередные пожалования на обитель и семинарию.

Однако такое отношение удивительным образом сочеталось в личности московского владыки с детской бескомпромиссностью, когда речь заходила об ущемлении властью интересов Церкви. Именно это свойство, как и полное отсутствие способности лицемерить в этом случае, лежало в основе его непреодолимого и в конце-концов осуществленного желания навсегда оставить все свои придворные должности и искать покой в любезной его сердце Лавре, а позднее - в устроенной по своему вкусу Вифании.

Московский архитектор Одоевцев выстроил для митрополита Платона в Вифанской пустыни, устроенной в 1783 г. «для погребения усопшей о Господе братии Сергиевы лавры», архиерейские покои. Их обстановка сохранялась и после кончины иерарха: еще до революции в них был устроен музей. Вкус митрополита, подкрепляемый достаточными средствами, проявился и тут. Покои были превосходно обставлены, мебель и предметы обстановки были выполнены по специальному заказу аугсбургскими мастерами. (После закрытия Лавры обстановка вифанский келий митрополита Платона легла в основу экспозиции Сергиевского музея-заповедника, посвященной «быту церковников XVIII в.»).


Церковь Спасо-Вифанского монастыря

Только в Вифании, да еще в Перервенском монастыре, и можно было увидеть митрополита Московского Платона на склоне его лет самим собой, когда и гостям из Кембриджского университета он предстал в простом домашнем облачении, шерстяных носках «самой грубой работы», широкополой шляпе, сидящим на скамейке и по-стариковски греющимся на солнце. И здесь его также невозможно было узнать в простой одежде, как в XIV в. не узнан был своим почитателем святой основатель Троицкой обители, сам преподобный Сергия, пока к нему не обратился князь.

В своем завещании, прежде чем перечислить суммы, оставленные в банке на Лавру и Воспитательный дом, на Троицкую семинарию и учеников-платоников, на богадельню, Вифанский монастырь с Вифанской семинарией, он написал: «Денег после меня других не останется, и потому прошу в изыскании их не трудиться; ибо какие были деньги от жалованья и доходов, те все, по желанию моему, распределены».

Кстати, для человека рационального XIX в., каким был его биограф И.М. Снегирев, митрополит Платон ‒ «враг роскоши и расточительности».

В миру Левшин Петр Георгиевич, родился 29 июня 1737 г. в с. Чашникове Московской губернии в семье причетника.

В своей автобиографии митр. Платон описывает, что родился он на Петров день, на восходе солнца. Отец его, причетник Егор Данилов, получил известие о рождении сына в тот момент, когда ударил в колокол к заутрене, и, "оставив звон, потек от радости узреть родившегося". Такова была простота нравов, что никто не поставил ему этого в вину, наоборот, люди, узнав причину перерыва звона, радовались с отцом.

Родители Петра, будущего митр. Платона, были люди благочестивые. Мать его, Татьяна Ивановна, как только ребенок начинал говорить, научила его произносить имя Божие и учила молитвам, доступным его детскому возрасту. К тому же она была трудолюбивая хозяйка и, несмотря на скудость средств, умела одевать детей опрятнее чем другие, более богатые.

С шести лет Петра начали учить грамоте, а восьми лет он уже свободно читал и пел в церкви и мог один править на клиросе во время литургии. Имел "светлый и приятный" голос (впоследствии тенор), за который его любили и в селе, и позже в академии. На десятом году Петр был отдан в Заиконоспасскую академию. Отец его в это время был уже священником, но по стечению обстоятельств, не в Московской, а в Коломенской епархии. По существовавшему порядку он и детей должен был отдать в Коломенскую семинарию, но ему этого очень не хотелось и он усиленно просил, чтобы Петра и его младшего брата Александра приняли в лучшую тогда Заиконоспасскую Славяно-Греко-Латинскую академию. Секретарь Московской консистории и два, и три раза отказывал ему, но он продолжал настаивать. Наконец, удивленный секретарь "пред всеми сказал: "Ну, ты прямо отец детям: здесь мы не можем обирать денег от священников, кои просят, чтобы их детей в школу не брали, а от тебя не можем отвязаться, чтобы детей твоих в школу определить". Наконец, настойчивость отца увенчалась успехом, и дети были определены по его желанию.

Когда детей привели в академию, их принял префект Иоанн Козлович (впоследствии епископ Переяславский). Ободряя новичков, он сказал им: "Учитесь, детки, после протопопове будете". Предсказание его сбылось в такой степени, на которую он даже не решался намекнуть: Александр впоследствии стал протопопом Московского Архангельского собора и членом Синода, а Петр-Платон — "протопопов начальником".

Годы обучения для Петра были очень трудны в материальном отношении. Жил он в Москве и старшего брата Тимофея, бывшего в то время пономарем в храме Софии Премудрости Божией на берегу Москвы-реки, и в училище ходил "босиком, с грошом на обед", а новые коты нес в руках и надевал только у входа в академию. Однако это не смущало его. Всю жизнь он был веселого нрава, любил посмеяться и пошутить, но не увлекался юношескими забавами, а всему предпочитал чтение книг, которые перечитывал с жадностью, и хождение в церковь.

Учился он блестяще, так что однажды был переведен через класс. На его беду в этом именно классе преподавался греческий язык. Заметив, что отстает в этом отношении от товарищей и не имея средств купить учебник, Петр выпросил на время у товарища греческий учебник на латинском языке, переписал его и начал учиться самоучкой. Сначала он обращался к помощи товарищей, а потом начал ходить в греческий монастырь, прислушивался к чтению и пению греков, замечал их произношение. Со временем он достиг такого совершенства, что по окончании академии был назначен преподавателем греческого языка. Так же самоучкой он учился географии, истории, французскому языку и другим наукам, всю жизнь изучал что-нибудь новое.

Блестящие успехи Петра Левшинова, как его тогда звали, привели к тому, что когда в Москве открылся университет, он был назначен туда студентом, но отказался, так как стремился к принятию монашества. Подобный случай повторился в 1760 г., когда иеромонах Платон вместе с архим. Гедеоном, начальником Лавры, был в Петербурге. Известный покровитель просвещения И.И. Шувалов предложил отправить его на свой счет в Париж, в Сорбонский университет, но архимандрит на это не согласился.

По академическому обычаю, на Петра Левшинова была возложена обязанность толковать Катехизис по воскресным дням. За эти толкования его называли "вторым Златоустом" и "московским апостолом". На собеседования сходилось множество народа, некоторые с детьми. Во вместительной палате теснота и духота были чрезмерные, так что молодой проповедник во время двухчасовой проповеди обливался потом. Усердие слушателей воодушевляло его. Впоследствии он говорил, что никогда не был так счастлив, как в это время, и никогда его с таким усердием и жадностью не слушали, хотя, когда он стал архиереем, "собрания тоже были велики и ревностны".

Испытываемый в то время высокий духовный подъем он объяснял тем, что "был тогда сердцем чище", и со смирением говорил, что теперь его грехи умножились.

Через год после окончания академии Петр Левшинов был переведен преподавателем в семинарию при Лавре. Скоро он был пострижен в монашество с именем Платона и через год рукоположен во иеромонаха. Архимандритом Лавры был в то время Гедеон Криновский, придворный проповедник и член Св. Синода. Живя в Петербурге, он не раз вызывал к себе иеромонаха Платона. Проповеди последнего в Петербурге привлекли к нему внимание некоторых высокопоставленных лиц. Он сделался известен имп. Екатерине, которая назначила его законоучителем наследника престола Павла Петровича, а через 10 лет, когда Платон был уже архиепископом Тверским, — и невесты наследника, Натальи Алексеевны. Интересно, что на последнем назначении настояла мать невесты, герцогиня Гессен-Дармштадская, читавшая на немецком языке сочинение архиеп. Платона "Сокращенное христианское богословие". После смерти Натальи Алексеевны преосвящ. Платон был законоучителем и второй жены Павла Петровича. Такое положение вынуждено преосвящ. Платона, вопреки монашескому сану, держать себя иногда, как светскому человеку. Он бывал на приемах во дворце, бывал даже в театре, в большой ложе, назначенной для членов Синода. Но его тяготило это вращение среди светских людей, и он был рад, когда его назначили архимандритом Троице-Сергиевой Лавры, и он, по должности, мог жить в тихом Сергиевском подворье.

В сентябре 1770 г. Платон был хиротонисан архиепископом в Тверь, а в январе 1775 г. переведен в Москву с оставлением архимандритом Троице-Сергиевой Лавры. Но как члену Синода и законоучителю вел. княжны, по-прежнему жить ему приходилось в Петербурге. Только с большим трудом, ссылаясь то на болезнь, то на необходимость лично заняться епархиальными делами, удавалось ему "отпроситься" на некоторое время в Лавру и епархию.

Наведением порядка в епархиях митр. Платон занимался со свойственной ему энергией. Он обращал особенно внимание на духовные школы и обители. Испросил увеличения средств Тверской семинарии с 800 руб. в год до двух тысяч, благодаря чему увеличилось количество учащихся. Высоко поставил Московскую духовную академию, построил при ней общежитие (бурсу) и довел число учеников с 250-300 человек до тысячи. Завел малые школы при монастырях на монастырские средства. Заботился о развитии в питомцах духа истинной церковности, выдвигал даровитейших на служение Церкви. Сонм его учеников-иерархов очень велик, а учеными и добропорядочными священниками он наполнил чуть ли не всю Москву и даже ее окрестности.

Сам строгий инок, всей душой преданный монашеству, он много обителей устроил и благоукрасил, и воскресил в них дух истинного монашества, призвав для этого учеников великого старца Паисия Величковского. Из обновленных и воодушевленных им к подвижничеству обителей особенно замечательным Пешношская и Оптинская.

Митр. Платон с детства был глубоким и благоговейным почитателем преп. Сергия. Он составил ему акафист и в течение всей своей жизни усиленно заботился о благолепии и благосостоянии Лавры. В начале его служения в Москве (1778 г.) он на полученные из казны 30 тыс. рублей украсил Лавру, сделав чуть ли не во всех храмах стенную роспись и новые иконостасы (в Троицком соборе — обложенный серебром), устроил Серапионовскую и Максимовскую палатки и многое другое.

В 1808 г. покрыты медью с позолотой главы в Троицком и Успенском соборах, на Духовской и трапезной церкви. Сделана сень серебряная на столбах в Троицком соборе ценою в 20 тыс. рублей и серебряная рака над мощами преп. Никона. В 1795 г. митрополит пожертвовал туда серебряный семисвечник, дарохранительницу весом 9 ф. золота и 32 ф. серебра. Семисвечник этот в виде разделяющейся на семь частей ветви с чеканными листьями, представляет собой образец художественной ювелирной работы и в то же время христианского настроения жертвователя. На основании его сделана надпись: "Твоя от Твоих, Тебе приносит через Твоего Архиерея, Всечестного и Великого Архиерея....грешный Платон в лето...якоже вдовицы прими и мою лепту".

Кроме того, митр. Платон основал и благоукрасил известный каждому благочестивому уму монастырь Вифанию, в 1779 г. возобновил Николаевскую Берлюковскую пустынь; в 1808 г. построил храм во имя св. Троицы в Троицком Стефано-Махрищенском монастыре Владимирской губернии и т. д. Возобновил архиерейские палаты в Москве, разрушенные и разграбленные во время чумного мятежа в 1771 г.

Большой заслугой митр. Платона (тогда еще архиепископа), вскоре после назначения его на Московскую кафедру, было уничтожение "бесчестного крестца" у Спасских ворот, где собирались отрешенные от мест, а иные и запрещенные или состоящие под судом "бродяги-попы". За самую малую цену (5-10 коп.) нанимались они служить обедни. "Делало это нестерпимый соблазн, но Бог помог архиепископу все сие перевести, так что сего и следа не осталось, хотя оно продолжалось, может быть, через несколько сот лет и хотя прежние архиереи о том же старались, но не успели". И мало того, что не успели, но всего несколько лет назад попытка еп. Амвросия уничтожить этот крестец была одной из причин, приведших к мятежу и его убийству; так что кроме всего прочего, для этого дела требовалось и немалое мужество.

Уменьшил митр. Платон и число домовых церквей, соединил приходы, чтобы они могли безбедно содержать священников, так как заметил, что чем беднее духовенство, тем более подвержено оно разным порокам.

"Не много уважал" он и принятые тогда выборы прихожанам священно- и церковнослужителей, которые часто вели к злоупотреблениям. Сначала многие были этим недовольны, но потом увидели, что священники им назначаются хорошие и гораздо лучше выбранных ими, и перестали роптать.

Как писал сам Платон, "в производстве дел он не взирал ни на сильные лица, ни на просьбы, ни на слезы, коли то находил со справедливостью законною несообразным и с расстройством общего порядка паствы". Когда считал нужным, не считался он и с тем, что мог навлечь на себя царское неудовольствие. Этим пользовались враги митрополита, опасавшиеся его ума и влияния. Было время, когда только дружба с Потемкиным спасала его от царской опалы. За связь с Лопухиным и Тургеневым его чуть было не обвинили в масонстве. Оправдало его только найденное в бумагах Новикова письмо Лопухина, который писал, что "никак не мог убедить Платона вступить в их общество".

Так получилось и при восшествии на престол имп. Павла. Павел очень любил своего бывшего учителя, 15 лет переписывался с ним, но на него произвело неприятное впечатление то, что во время коронации митрополит предложил ему при входе в алтарь снять шпагу. Заметнее охладел к нему Павел после того, как преосвящ. Платон протестовал против награждения духовенства орденами.

Между тем силы митрополита иссякали. Еще в сравнительно молодом возрасте он страдал от тяжелых геморроидальных и почечных колик (от камней в почках), доводивших его подчас до полного изнеможения. С годами приступы усилились, заставляя опасаться за его жизнь. Не раз просил он об увольнении на покой, но получал ответ, что может, когда захочет, жить в Троице-Сергиевой Лавре, поручив дела викарию.

В 1805 или 1806 г. с ним произошел удар, от которого митрополит уже не оправился. Силы его слабели. Управление делами он постепенно передавал викарию, еп. Августину. Наконец, в 1811 г. он был освобожден совершенно до выздоровления. Но после этого (уже в самом конце своей жизни) митр. Платону пришлось перенести страшное душевное потрясение — нашествие Наполеона, взятие и пожар Москвы. Когда уже столица начала пустеть, улицы ее были наполнены только отъезжавшими из нее или обозами с военными снарядами и ранеными, тогда из Вифании прибыл митр. Платон в последний раз взглянуть на любезную ему Москву. Говорят, что он хотел было ехать на Бородинское поле или Поклонную гору и благословением своим одушевить воинство к битве за Москву.

Приехав в Чудов монастырь 28 августа, он сел в креслах на входном крыльце и долго со слезами смотрел на Кремль, как будто прощаясь с ним и как будто предчувствуя свою вечную с ним разлуку и его жребий.

1 сентября митр. Платон возвратился из Москвы в Вифанию, а 2-го французы заняли столицу. Но после этого митрополит никак не хотел оставлять Вифанию, и только когда неприятель стал появляться в ближних селениях, принуждаемый окружающими, выехал в Махрищи.

Нетленно почивает в созданном им Спасо-Вифанском монастыре, в Преображенском храме.

Митр. Платон был одним из величайших русских святителей XVIII в. и плодовитейшим духовным писателем своего времени. Он не только писал и проповедывал, но и других побуждал к тому же. Духовная литература того времени по количеству произведений и по качеству содержания была обширнее и богаче светской.

С наблюдательным, верным взглядом на людей и на вещи, с счастливой памятью, он имел дар слова как в проповеди, так и в рассказах. Свободны, простой, живой, увлекательный, любил слушать, любил и сам говорить. Проповеди его — не образец красноречия, но надобно было видеть и слышать его декламацию без порывов и вспышки, всегда умеренную, всегда достойную седин, сана и святыни. Он знал тайную силу голоса, всегда у него светлого; знал, где возгреметь и где стихнуть для своей цели, разумел действие движений и не сокрушал, но речь его была исполнена жизни, и если не все, слушая проповеди его, отирали слезы, то, конечно, никто не выходил из церкви без сожаления и желания еще послушать его.

Умный и образованный, обладавший редким умением отличать и выдвигать талантливых людей, он любил храм и богослужение, дорожил церковной стариной и заботился о сохранении ее.

Глубокая чувствительность души его проявлялась при богослужении, почти всякий раз при чтении Символа веры и молитвы Господней он заливался слезами от душевного умиления. К Божественной трапезе всегда приступал со слезами. Отличительными свойствами его благородной души были: благодарность, прямодушие и чистосердечие.

Память его благоговейно чтится из рода в род, а совершающиеся по временам знамения милости Божией, исцеления у гроба его служат несомненным вестником того, что за гробом почивший обрел себе блаженную часть спасаемых.

Некоторые случаи из жизни митр. Платона

Однажды в Троицкой Лавре монах принес ему кусок черного заплесневелого хлеба с жалобой, что кормят таким хлебом. Митрополит, взяв этот кусок, стал его есть, между тем завел разговор с монахом и, когда съел, то спросил, как будто забывши, с чем монах пришел к нему. "Жаловаться на дурной хлеб", — отвечал монах. — "Да где же он?", — спросил митрополит. "Вы его изволили скушать", — "Ну, поди и ты сделай тоже, что я", — сказал ему спокойно митрополит. Урок терпению монашескому.

Игуменья Новодевичьего монастыря Мефодия любила вспоминать, как у нее во время оно бывал в гостях покойный митр. Платон. Когда он приезжал к ней неожиданно, и она просила его остаться обедать, то он бывало уж непременно спросит: "А старая гречневая каша есть? А то не сяду с тобой обедать". Если в игуменской келье не оказывалось старой гречневой каши, то послушницы отправлялись на поиски по всем кельям и, конечно, почти всегда находили любимое кушанье владыки.

Пользуясь подозрительностью Павла (императора), придворная интрига злоупотребляла этой слабостью доброго по природе государя. Завидуя митр. Платону, которого император отличал знаками особого благоволения и доверия, завистники желали уронить его в глазах Павла. Известно, что император вел переписку с Платоном. Вот ему и сказали: "Ваше Величество, вы все пишите Платону, он мало ценит ваши письма; ведь он ими оклеивает окна". Павел вспылил, и подозрение запало в его душу. Приехав в Москву, он неожиданно для Платона прибыл в Вифанию. Платон встретил его с радостью, но мрачный вид императора дал понять изучившему его Платону, что он переживает мучительно состояние. "Веди меня по твоим комнатам", — сказал император. Платон его водит, а император все присматривается к окнам.

— Ты не все показал мне комнаты!

— Государь! Ты видел все, отвечал Платон.

— Нет не все, раздраженно возразил император.

— А если ты сомневаешься, государь, возьми мелок и отмечай всякую дверь. Увидишь без отметки дверь, ну значит, там не был. Убедившись, что митрополит сказал правду, Павел, войдя в зал, открыл ему причину своего странного поступка. "Мне сказали, что ты моими письмами оклеиваешь окна".

Митрополит опускается на колени и говорит: "Государь! Умолял я тебя и теперь умоляю: не верь ты клевете. Она пагубна для тебя вдвойне: пагубна как для человека, пагубна как для монарха". Тронутый искренним словом своего духовного наставника, Павел бросился к нему на шею, как стоял тот на коленях, и стал целовать его. Между тем императрица, любовавшаяся до того из окна гостиной на Лавру, вдруг оборотилась к стороне залы. Увидев как император почти накрыл собою стоявшего на коленях митрополита, она бросилась туда. "Что такое? Что такое?" — отчаянно крикнула она.

Император, поняв ее ошибку, рассмеялся. Он поднял митрополита и сказал ему: "Зови, владыка, своего повара и заказывай ему обед; я буду у тебя обедать и останусь ночевать". Император был весел, осматривал местность и весь день провел в беседе с знаменитым святителем, а уезжая на другой день, приказал ему в гостинной комнате, в память его пребывания и ночлега, устроить императорские гербы.

Однажды митр. Платон стоял на хорах придела Преображения, а возле него встал какой-то священник, не видавший никогда митрополита, к которому имел дело. Перед выходом с евангелием причетник поставил свечу в северных дверях, а сам, полагая, что пока будут читать "блаженны", успеет сбегать вниз, побежал по лесенке. Между тем, диакон подходит с евангелием к северным дверям, а свечу некому понести. Митрополит, заметив это, говорит священнику: "Возьми свечу, понеси". — "Не подобает", — отвечал батюшка, — я иерей". Тогда митрополит идет сам, берет свечу, преподносит ее, а по входе диакона в алтарь, становится против царских врат, пока священник преподал благословение, затем относит свечу на южную сторону и, поставив ее на место, кланяется спесивому батюшке: "а я митрополит!".

Труды

1. Акафист кн. Даниилу. М., 1795.
2. Акафист преп. Сергию Радонежскому чудотворцу. М., 1795.
3. Инструкция благочинным священникам. М., 1775.
4. Катехизис, или первоначальное наставление в христианском законе, толкованное всенародно, 1757 и 1758 гг., ч. 2. М., 1781.
5. Краткий катехизис ради обучения малолетних детей христианскому закону. М., 1775 и Вена, 1773, вып. 8.
6. Сокращенный катехизис для обучения отроков с присовокуплением молитв и христианского нравоучения.
7. Сокращенный катехизис для священнослужителей с прилож. мест из слова Божия, правил св. апостол. и св. отец и духовного регламента и присяг. М., 1775.
8. Православное учение, или сокращенное христианское Богословие, с прибавлением молитв и рассуждения о Мелхиседеке. СПб, 1765.
9. Увещание раскольникам с чиноположением, как принимать обрающихся из них к Православной вере. СПб, 1766.
10. Христианское нравоучение к первой русской азбуке.
11. Наставление для окрещенного им из турок Магмета в св. крещении Моисея Петровича Платонова.
12. Житие св. Сергия Радонежского.
13. Краткое истор. опис. Свято-Троиц.-Серг. Лавры, 1790 г.
14. Записки о путешествии в Киев, 1804, изд. Снегиревым в Приб. к жизни митр. Платона. М., 1856.
15. Путевые заметки о путешествии в Ростов, Ярославль, Кострому, Владимир, 1792 (там же).
16. Краткая Российская церковная история. М., 1805 в 2-х ч.
17. Записки о своей жизни митр. Платона (с 1808 до 1812 г. ведены наместн. Лавры Самуилом Запольским).
18. Ответы на 16 вопросов Вольтера.
19. Проповеди (в количестве 500).
20. Переводы: 31 письмо св. Григория Богослова (из Тацита), с греч. Три слова Иоанна Златоуста, Слово св. Иоанна Дамаскина на Успение Божией Матери, Слово св. Епифания Кипрского, Три слова св. Григория Богослова.

Платон Левшин

Немногие русские епископы до революции внесли такой вклад в историю России, как митрополит Платон (Левшин) . Его называли «отцом московского духовенства» и «русским Златоустом». С его именем связаны появление богословской школы на русском языке, воспитание целой плеяды образованных и достойных архиереев из великорусской среды, возрождение старчества в Троице­-Сергиевой лавре. Его изображение помещено на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде.

Будущий архиерей родился 29 июня/12 июля 1737 г. в селе Чарушники под Москвой. Отец его, причетник Егор Данилов, получил известие о рождении сына в тот момент, когда ударил в колокол к заутрене. Очень большое значение в воспитании мальчика, которого назвали Петром (Платон – монашеское имя), имела мать, Татьяна Ивановна.

Образование Пётр получил сначала в Коломенской семинарии, потом в Славяно­греко­латинской академии, где он с братьями получил фамилию Левшин. По окончании академии был назначен учителем, позже перешел в Троицкую семинарию.

В 1759 г. рукоположен во иеромонаха в Троицкой семинарии.

С 1761 г. – ректор семинарии.

С 1763 г. – придворный проповедник и законоучитель наследника Павла Петровича, позднее – наместник Троице-Сергиевой лавры.

Невероятно быстрая карьера Платона была связана с его выдающимися природными дарованиями и работоспособностью. Годы обучения для него были очень трудны. Жил в Москве у старшего брата Тимофея, бедного пономаря, и в училище ходил «босиком, с грошом на обед», а новые сапоги нес в руках и надевал только у входа в академию. Но юноша не роптал. Самостоятельно, со слуха и по случайным книгам выучил греческий язык, позже освоил таким же образом французский. Так же, самоучкой, блестяще освоил и другие языки, изучил географию, историю. Страсть к учению пронес через всю жизнь, сохраняя при этом живость ума и научный склад мышления. Еще в духовной школе он прославился как толкователь писания и проповедник. Именно его великолепный дар слова был отмечен Екатериной II при посещении ею Троице-­Сергиевой лавры, после чего Платон был приближен ко двору и назначен членом Синода.

10 октября 1770 г. Платон был хиротонисан во епископа Тверского и Кашинского с возведением сразу в сан архиепископа, но с оставлением архимандритом Троице­-Сергиевой лавры.

Реально в Твери он мог бывать лишь наездами, поскольку забот в лавре и Петербурге у него было множество. Только 1771 и 1774 гг. он смог посвятить своей епархии. В первый приезд посетил монастыри Кашина и Калязина , во второй совершил поездку в Старицу , Зубцов, Ржев , Осташков, Нилову пустынь и Торжок , все города тогдашней Тверской епархии.

Платону очень нравилась Тверь и ее жители. Молодой архиепископ начал деятельно входить в дела епархии, особенно заботясь о духовных школах и нравственном состоянии духовенства. Ему удалось увеличить средства Тверской семинарии с 800 рублей в год до двух тысяч, благодаря чему увеличилось количество учащихся. В Торжке и Осташкове по его почину были открыты духовные училища.

Политика архиепископа Платона в отношении тверского духовенства заключалась в следующем. Объезжая епархию, он всюду старался выискивать талантливых, образованных священников, и именно им отдавал ключевые приходы. Новых священников «старался обязывать подпискою в нередком сказании проповедей». Помимо того, архиепископ побуждал «граждан Твери завести на собственном своем содержании порядочное преподавание наук природным языком» (то есть училище с преподаванием наук по­русски).

Платон был большим любителем церковного благолепия. «Тверской кафедральный собор, – писал он в «Автобиографии», – строением довольно обширен и хорош, но внутри были голые стены, и иконостас неплох, но непорядочно поставлен. Архиепископ, кое­как собрав сумму, своими и сторонними мастеровыми весь собор внутри подмазал и весь живописным искусством расписал, сделав новые хоры; иконостас привел в порядок, престол возобновил и потом освятил, к удовольствию своему и общему всех…». Огромные художественные труды были оценены Екатериной II, которая при посещении Твери из своих средств покрыла все расходы на украшение собора (около пяти тысяч рублей).

Архиепископ Платон деятельно писал для обращения ржевских старообрядцев, надеясь привести их в православие. Небольшое время, которое ему было отпущено на Тверской кафедре, не позволило ему довести до конца многие проекты в этой сфере.

«В спокойное от дел время, – писал Платон о себе, – любил прохаживаться в саду и в Желтиков монастырь, недалеко от Трехсвятского отстоящий, с ближними своими духовными друзьями. А от больших собраний всегда удалялся. Жил как монах, уединенно. Выезд наиболее был на служение в соборе, в приходской церкви и в монастыре, где никогда не оставлял, чтоб не сказать поучение народу».

Наведением порядка в Москве Платон занимался с той же энергией, что и прежде в Твери. Обращал особенное внимание на духовные школы и обители. Высоко поставил Московскую духовную академию, построил при ней общежитие, уменьшил число домовых церквей, соединил приходы, чтобы они могли безбедно содержать священников.

Как писал сам Платон, «в производстве дел он не взирал ни на сильные лица, ни на просьбы, ни на слезы, коли то находил со справедливостью законною несообразным и с расстройством общего порядка паствы». Так, например, получилось и при восшествии на престол императора Павла. Павел очень любил своего бывшего учителя, много лет переписывался с ним, но на него произвело сильное впечатление то, что во время коронации митрополит предложил ему при входе в алтарь снять шпагу. «Здесь приносится бескровная жертва, – заметил митрополит вошедшему в алтарь императору, – отыми меч от бедра твоего». Еще заметнее охладел к нему Павел после того, как Платон протестовал против награждения духовенства орденами.

В самом конце своей жизни старому митрополиту пришлось перенести страшное душевное потрясение: нашествие Наполеона, взятие и пожар Москвы. Когда столица начала пустеть, улицы ее были наполнены только отъезжавшими из нее или обозами с военными снарядами и ранеными. Из лавры прибыл митрополит Платон. В Успенском соборе он отслужил последнюю службу перед занятием Москвы Наполеоном и сказал ободрившую жителей проповедь. По крайней слабости здоровья слова его к народу передавал дьякон. Митрополит хотел ехать к русским войскам, чтобы быть с ними в трудный момент отступления, но из-­за болезни сделать этого уже не смог.

Как только пришло известие о бегстве Наполеона из Москвы, Платон перекрестился и сказал: «Слава Богу, я теперь умру спокойно».

Скончался митрополит Платон 11/24 ноября 1812 г. в основанном им Спасо-­Вифанском монастыре недалеко от Троице­-Сергиевой лавры и там погребен 14/27 ноября.

Павел ИВАНОВ

Все правящие епископы Тверской земли -

Ответить Подписаться Скрыть

Митрополит Московский Платон, бесспорно, занимает первое место в ряду иерархов, украшавших Русскую Церковь в половине прошлого и начале нынешнего столетия. Имя Платона пользовалось и до сих пор пользуется большою известностью в русском народе. Посещающие Лавру преподобного Серия считают своим долгом побывать и в основанной митрополитом Платоном Вифанской обители, поклониться пред гробом святителя и помолиться о упокоении его души, посетить и его калию, где все живо напоминает о великом иерархе и его времени.

Знаменитый иерарх был происхождения незнатного. Незначительное село Чашниково, находящееся в 40 верстах от Москвы по большой петербургской дороге было его родиной; бедный сельский причетник Егор Данилович и его супруга Татьяна Ивановна были его родителями. Незначительные по своему общественному положению и не богатые по средствам родители митрополита Платона возвышались над многими и были богаты добрыми душевными качествами.

В своей автобиографии [*] , изображая свою жизнь с самого рождения, митрополит Платон описывает и душевные качества своих родителей, чтобы показать „что родителей свойства и во нравах рожденного от них некоторым образом были видимыˮ. „Отец Платона, Георгий, пишет он, был свойства горячего, но простосердечного и откровенного; лести не знающий и отвращающийся оной; также не корыстолюбив; особливо низким образом npиобретать почитал себе противным и в других предосудительным. А мать Татиана, быв благоразумна и рассудительна, была горяча к детям и о добром их воспитании, опрятном содержании весьма пеклася; наипаче, быв сама набожна и благочестива, и детей приучать богомолию и страху Божию первым долгом почитала. Была домостроительная хозяйка и щадила малое дома содержание, чтоб ничего не издержать на что-либо излишнее. Чрез что, хотя дом был и не богатый, однако ни в чем нужном, что до пищи, пития и одяния, не скудный; почему и детей своих в лучшей содержала опрятности, нежели другие, содержанием быв богатеe. Нравов была благородных, не любила низости, и чтоб во всем сохранить свою честь и от других почиташе заслужить, была всегда расположена. Службы Божией почти никогда не оставляла: нищих, по возможности всегда оделяла, с некоторыми своим удовольствием, и едва когда просящему отказывала. Была трудолюбива и воздержана, а тем и здравие хранила, и продолжила жизнь до 70 лет; и долее, может быть продолжилась бы жизнь ея, ежели бы свирепевшая в 1771 году в Москве заразительная язва жизни ея не пресекла, и погребена Москве в Новодевичьем монастыре. А отец священник Георгий, погребен в Москве же, при церкви приходской у Спаса во Спасскойˮ [**] .

В доброй и благочестивой семье Левшиных 29 июня 1737 года произошло радостное событие – рождение сына Петра, впоследствии знаменитого иерарха Платона. Обстоятельства его рождения остались памятными для родителей, вероятно потому, что в них они усматривали особые предзнаменования и записаны Платоном в его автобиографии. „Родился, пишет он, июля 29 дня, дня – посвященного празднованию первоверховных апостолов Петра и Павла, при самом восходе солнечном, и в самый тот час, когда отец его, по должности своей причетнической, ударил в колокол к утренней службе, и услышав в ту же минуту, что родился ему сей сын, оставив звон, потек от радости узреть родившегося. Cиe другие услышав, то есть, что начался звон и вдруг перестал, удивились и узнав тому причину, сорадовались обрадованному отцу; а может быть, что-либо из того заключили. Но, по крайней мере, Петр, а после Платон, что он родился в день великих Церкви учителей и проповедников, что при самом восходе воссиявшего солнца, что при звоне, созывающем всех христиан на службу Божию, и что после он удостоился быть и учителем Церкви, и проповедником Евангелия, и пастырем Христова стада, с некоторыми против других отличными обстоятельствами, чрез всю жизнь свою почитал cиe особливо счастливым и благодатным судеб Божиих предзнаменованиемˮ.

Обрадованные рождением мальчика, красивого лицом и здорового, родители Петра, особенно мать, которая, но словам Платона, „взирала на него, яко на дар Божийˮ, прилагали особенное попечение о его воспитании. Едва ребенок начал говорить, мать начала ему внушать имя Божие, научила молитвам и таким образом посеяла в душе его семена того глубокого благочестия, которое отличало его всю жизнь.

Виды Вифанского монастыря времен митрополита Платона

„На шестом году от рождения, пишет Платон в своей автобиографии, начали Петра обучать грамоте: азбуке, Часослову и Псалтири, а потом писать, каковой общий был тогда обучения порядок для всех нашего состояния отроков. Петр был весьма понятен, удобно и скоро все изучал. И хотя иногда к отроческим играм и резвостям был несколько склонен и от учения затем в некоторые часы удалялся, но за то от отца был наказуем, с большею, может быть, строгостью, нежели бы возраст лет и живость младенческого свойства дозволяли; однако и сию строгость матерние ласковые увещания приводили в умеренность. Научился младенец грамоте и писать чрез два года, и на восьмом году уже в церкви не только читал, но и пел церковные обыкновенные стихи, ибо и в пении по одной наслышке столько успел, что на том же году мог уже один без помощи другого, на клиросе отправить все пение Божественной литургии. Ибо и голос имел светлый и приятный, и к пению особенную склонность, и в церкви, на всякой службе Божией быть, его особенно веселило; о каковой его к церкви и к службе ее отличной склонности после не умолчу. И за таковое в таковых летах преуспеяние, и охоту к чтению и пению, и прибежище к церкви, а при том за свой всегда веселый и ласковый нрав, и от родителей и от сторонних был любим и поваляем и выхваляемˮ.

Когда Петру исполнилось десять лет, отец его, в то время бывший священником в селе Липицах, Коломенской епархии, решил Петра вместе с братом Александром отвести в Москву, где старший их брат Тимофей был пономарем при церкви Софии Премудрости Божией, и определить в Московскую Славяно-Греко-Латинскую Академию [***] . Но это намерение родителя встретило затруднение, которое могло неблагоприятным образом отразиться на последующей судьбе Петра Левшина. Когда Егор Данилович подал прошение в Московскую Духовную Консисторию об определении его детей в академию, то секретарь сего прошения не принимал, говоря, что ему, как находящемуся в Коломенской епархии, надлежит детей отдать в семинарию Коломенскую. „Но отец неотступно просил, рассказывает митрополит в своей автобиографии. Секретарь

два и три раза отказывал. Отец два и три раза настоял сильно. Напоследок секретарь, и утружденный и удивленный таким настоянием, пред всеми сказал: Ну! ты прямо отец детям; здесь мы не можем обирать денег от священников. кои просят, чтобы их детей в школу не брали: а от тебя не можем отвязаться, чтобы детей твоих в школу определить. И так принял прошение, доложил присутствующим. Послано сообщение в Коломенскую епархию, что увольняются ли они для обучения в Московскую академию. Там охотно уволили и прислали в сей силе соответствие.

Так Петр и брат его меньший, Александр (который после был диаконом в Москве, у Спаса в Спасской, а потом священником у Николая в Хамовниках, а после протопопом у Спаса на Бору, а наконец протопопом Большого Успенского собора и Синода членом и кавалером, который там и преставился 1798 года), определены в Московскую Греко-Латинскую Академию; а жительствовали при брате своем Тимофее, при церкви Софии Премудрости Божией. По приведении в академию, предстали пред префекта, который тогда был Иоанн Козлович, бывший после Донской архимандрит, и наконец, Переяславский епископ; и тамо умре. Префект ободрил представших пред него отроков, сказав: «Детки, учитесь, после протопопове будете». И cиe сбылось его пророчество: один и подлинно стал протопопом, а другой протопопов начальникомˮ.

О своем обучении в академии, занятиях, образе жизни, характере и душевных наклонностях юношеских лет любопытный сведения сообщает Платон в своей автобиографии. „По определении в академию, научился Петр в две недели читать и писать по-латыни. Потом переведен в фару, или низший грамматический класс [****] , где пробыв год переведен в грамматику, по прошествии года, в синтаксиму, или высший грамматический класс, чрез год в пиитику; по прошествии года в риторику, где пробыв два года переведен в философию; а чрез два года уже и в богословие. Учителя его были в фаре – Григорий Афанасьевич Драницын, в монашестве Геннадий, который после был префектом и ректором академии, и потом Суздальским епископом, где и преставился. В грамматике иеродиакон Лаврентий Чепелев, который в Иркутске в изгнании преставился. В синтаксиме упомянутый уже Драницын. В пиитике иеромонах Амвросий Юматов, который после был архимандритом в Китае, в Пекине, где и преставился. В риторике иеромонах Кирилл Григорович, который окончил жизнь свою несчастливо. В философии и богословии упомянутый уже Драницын или Геннадий.

Обучался Петр Левшинов (ибо так он прозывался) латинскому языку и помянутым наукам: пиитике, риторике, философии и богословию. Притом обучился сам собою географии, a знание истории приобрел всегдашним чтением исторических книг, к чему прилежал чрез всю свою жизнь, и не было для него приятнее упражнения, чем чтение истории, всей вообще и своей отечественной.

По тогдашнему в академии порядку, греческому языку обучались ученики особо, чрез два года по окончании синтаксиса, и из греческого класса переводимы были в пиитический; чрез что латинского языка учение прерывалось. По желанию учителя пиитического, чтобы Петра иметь у себя в классе, греческий класс он миновал; а чрез то и лишился знания греческого языка. Но дошедши до философии и увидев, что по многим встречающимся греческим словам, языка сего знание нужно, а притом, приметив, что некоторые товарищи его, впрочем, в успехах учения и худшие его, но греческий язык хотя несколько знают и тем пред ним преимуществуют, сам чувствительно тронуть был Петр, что он, товарищей в науках превосходнее, но знанием сего языка пред ними яко унижался. Почему горячо принялся, чтоб cиe желание свое выполнить. Но много встречалось затруднений.

Не было грамматики греческой, купить было не на что; да и учить некому. Но чего не преодолевает горячее прилежание и тщание? Выпросил на время у товарища грамматику греческую на латинском языке, сочиненную архимандритом Варлаамом Лащевским, и оную всю переписал, а чрез то и писать по-гречески научился, как бы срисовывая буквы греческие с печатных: почему и почерк его письма по-гречески был сходен с греческим печатным. Достав таким образом грамматику, начал сам себя но ней учить; себе уроки задавать; сам себя выслушивать; сам себя или похвалить за прилежание, или осуждать за нерадение. А как места случались, кои он уразуметь не мог, о том, приходя в школу, у товарищей своих, знавших греческий язык, спрашивал, и чрез то вразумлялся. Потом и задачи к переводу с российского на греческий сам себе задавал, а о словах греческих спрашивал у товарищей и записывал; и потому дома сочинив, показывал товарищам, кои, прочетши, или похвалили, или поправляли, чрез что по малу и успевал Левшинов. Но как сего было не довольно, ибо затруднительно, то вздумал он ходить в греческий монастырь, близ самой академии стоящий, на службу Божию, сколько время дозволяло, и со всем вниманием прислушивался к чтению и пению греков, и cиe много Петра выпользовало. Ибо и слова некоторый понял, и некоторое их сложение приметил, а паче правильное их произношение перенял, да и пению их несколько научился. А потом, когда стал учителем в академии, имел свободный случай с греками нередко обходиться, а чрез обхождение, разговаривая с ними хотя худо по-гречески, но чрез то себя поправлял, и нечувствительно больший успех приобретал. Ибо уже мог некоторый не трудный на греческом языке книги читать и разуметь, и с греками сколько-нибудь, хотя несовершенно, разговаривать, не попросту, ἀπλὰ "апла", как греки говорят, по по-эллински. А потому уже будучи в академии учителем пиитики, обучал учеников греческой грамматике; и всегда с удовольствием Петр о себе говорил, что он на греческом языке ἀυτοδιδάκτος "автодидактос", т.е. сам себе учитель: и cиe услаждение была истинная награда за не малые его в изучении греческого языка труды.

В прочих же во всех науках, в академии преподаваемых, был Левшинов отлично успешен, и из всех товарищей всеми был особенно любим от учителей за прилежание, за всегдашнее в школу хождение, за отличный во всем успех и за благонравие. А притом, как он изучался партесному пению, и имел голос приятный, и знал в пении искусство, то и cиe любовь к Петру учителей умножало. А товарищи его любили за добрый и веселый нрав и словоохотливость, с некоторой всегда пристойной шутливостью. Но Вог его сохранял, что никогда ни с кем он не ссорился и не бранился. Ибо имел нрав мягкосердечный, и в случай уступчивый, и стыдливый...

Примечания

[*] Митрополит Платон сам написал свою 6иографию. Составленная митрополитом и писанная им собственноручно автобиография его была продолжена (с 1810 г. по 1 ок. 1812 г.), по его поручение наместником Лавры и архимандритом Вифанскаго монастыря Самуилом Запольским Платоновым. Две рукописи, заключавшие в себе автобиографию Платона, были присланы епископом Костромским Павлом митрополиту Филарету в 1834 г. и пм переданы в ризницу Троицкой Сергиевой Лавры. Напечатана была автобиография Платона несколько раз. Последнее издание автобиографии Платона (1887 г.) принадлежит ректору Московской Духовной Академии С.К.Смирнову.

[**] Отец митрополита Платона поступил из Чашникова во священники в село Глухово, Дмитровского уезда, а отсюда перешел в село Липицы, Серпуховского уезда. Из Липиц поступил в Москву викарным священником сперва к церкви Николая Чудотворца, что у Краевых колокол, потом к церкви Спаса, что во Спасском. Последние годы проживал у сына своего диакона, той же Спасской церкви, Тимофея Левшина. Скончался в 1760 г и погребен при Спасской церкви, где до сих пор хранится его могила.

[***] Славяно-Греко-Латинская Академия помещалась в Заиконоспасском, монастыре.

[****] В фаре, низшем академическом классе, преподавались начатки латинской грамматики.