Какая святая провела жизнь в мужском монастыре. Как я ушла в монастырь. Личный опыт

«Исповедь бывшей послушницы» была написана Марией Кикоть не для публикации и даже не столько для читателей, сколько прежде всего для себя, с терапевтическими целями. Но повесть мгновенно срезонировала в православном рунете и, как многие заметили, произвела эффект бомбы.

История девушки, прожившей несколько лет в одном из известных российских женских монастырей, и ее исповедь совершила переворот в сознании многих людей. Книга написана от первого лица и посвящена, пожалуй, самой закрытой теме - жизни в современном монастыре. В ней много интересных наблюдений, рассуждений о монашестве и сходстве церковных структур с сектой. Но наше внимание привлекла глава, посвященная тем, кто ушел в монастырь… и взял с собой детей.

Мария Кикоть в своей книге «Исповедь бывшей послушницы» без прикрас описывает жизнь в монастыре, оставляя за читателем право делать выводы самостоятельно

«Поскольку подъем для нас был в 7, а не в 5 утра, как у сестер монастыря, нам не полагалось днем никакого отдыха, посидеть и отдохнуть мы могли только за столом во время трапезы, которая длилась 20–30 минут.

Весь день паломники должны были быть на послушании, то есть делать то, что говорит специально приставленная к ним сестра. Эту сестру звали послушница Харитина, и она была вторым человеком в монастыре - после матери Космы, - с которым мне довелось общаться. Неизменно вежливая, с очень приятными манерами, с нами она была все время какая-то нарочито бодрая и даже веселая, но на бледно-сером лице с темными кругами у глаз читалась усталость и даже изможденность. На ее лице редко можно было увидеть какую-либо эмоцию, кроме все время одинаковой полуулыбки.

Мамы детей, которые растут в монастырском приюте, находятся на особом положении. Они отдыхают всего три часа в неделю, в воскресенье

Харитина давала нам задания, что нужно было помыть и убрать, обеспечивала нас тряпками и всем необходимым для уборки, следила, чтобы мы все время были заняты. Одежда у нее была довольно странная: вылинявшая серо-синяя юбка, такая старая, как будто ее носили уже целую вечность, не менее ветхая рубашка непонятного фасона с дырявыми рюшечками и серый платок, который когда-то, наверное, был черным. Она была старшая на «детской», то есть была ответственна за гостевую и детскую трапезные, где кормили детей монастырского приюта, гостей, а также устраивали праздники. Харитина постоянно что-то делала, бегала, сама вместе с поваром и трапезником разносила еду, мыла посуду, обслуживала гостей, помогала паломникам.

Дети в приюте «Отрада» живут на полном пансионе, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству

Жила она прямо на кухне, в маленькой комнатке, похожей на конуру, расположенной за входной дверью. Там же, в этой каморке, рядом со складным диванчиком, где она спала ночью, не раздеваясь, свернувшись калачиком, как зверек, складировались в коробках различные ценные кухонные вещи и хранились все ключи.

Позже я узнала, что Харитина была «мамой», то есть не сестрой монастыря, а скорее чем-то вроде раба, отрабатывающего в монастыре свой огромный неоплатный долг. «Мам» в монастыре было довольно много, около половины всех сестер монастыря.

«Мамы» - это женщины с детьми, которых их духовники благословили на монашеский подвиг. Поэтому они пришли сюда, в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, где есть детский приют «Отрада» и православная гимназия прямо в стенах монастыря. Дети здесь живут на полном пансионе в отдельном здании приюта, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству. Хотя приют считается сиротским, чуть ли не треть детей в нем отнюдь не сироты, а дети с «мамами».

«Мамы» находятся у игумении Николаи на особом счету. Они трудятся на самых тяжелых послушаниях (коровник, кухня, уборка) и не имеют, как остальные сестры, часа отдыха в день, то есть трудятся с 7 утра и до 11–12 ночи без отдыха, монашеское молитвенное правило у них также заменено послушанием (работой). Литургию в храме они посещают только по воскресеньям. Воскресенье - единственный день, когда им положено 3 часа свободного времени днем на общение с ребенком или отдых. У некоторых в приюте живут не один, а два, у одной «мамы» было даже три ребенка. На собраниях Матушка часто говорила таким: «Ты должна работать за двоих. Мы растим твоего ребенка. Не будь неблагодарной!»

У Харитины в приюте была дочка Анастасия, совсем маленькая, тогда ей было примерно полтора-два годика. Я не знаю ее истории, в монастыре сестрам запрещено рассказывать о своей жизни «в миру», не знаю, каким образом Харитина попала в монастырь с таким маленьким ребенком. Я даже не знаю ее настоящего имени. От одной сестры я слышала про несчастную любовь, неудавшуюся семейную жизнь и благословение старца Власия на монашество.

«Мамам» достается самая тяжелая работа и их постоянно напоминают о том, что они должны работать за двоих - за себя и ребенка

Большинство «мам» попали сюда именно так, по благословению старца Боровского монастыря Власия или старца Оптиной пустыни Илия (Ноздрина). Эти женщины не были какими-то особенными, многие до монастыря имели и жилье, и хорошую работу, некоторые были с высшим образованием, просто в сложный период своей жизни они оказались здесь. Целыми днями эти «мамы» трудились на тяжелых послушаниях, расплачиваясь своим здоровьем, пока детей воспитывали чужие люди в казарменной обстановке приюта.

Приют «Отрада» при Свято-Никольском Черноостровском монастыре. Как минимум треть воспитанников в нем вовсе не сироты

На больших праздниках, когда в монастырь приезжал наш митрополит Калужский и Боровский Климент (Капалин), или другие важные гости, маленькую дочку Харитины в красивом платьице подводили к ним, фотографировали, она с двумя другими маленькими девочками пела песенки и танцевала. Пухленькая, кудрявая, здоровенькая, она вызывала всеобщее умиление.

Часто «мам» наказывали в случае плохого поведения их дочек. Этот шантаж длился до того момента, пока дети не вырастут и не покинут приют, тогда становился возможен иноческий или монашеский постриг «мамы».

Харитине игумения запрещала часто общаться с дочкой: по ее словам, это отвлекало от работы, и к тому же остальные дети могли завидовать.

Истории всех этих «мам» вызывали у меня всегда возмущение. Редко это были какие-то неблагополучные мамы, у которых нужно было забирать детей в приют.

Алкоголичек, наркоманок и бомжей в монастыри не принимают. Как правило, это были обычные женщины с жильем и работой, многие с высшим образованием, у которых не сложилась семейная жизнь с «папами» и на этой почве поехала крыша в сторону религии.

Но ведь духовники и старцы существуют как раз для того, чтобы направлять людей на правильный путь, попросту «вправлять людям мозги». А получается наоборот: женщина, у которой есть дети, возомнив себя будущей монахиней и подвижницей, идет к такому духовнику, а он вместо того, чтобы объяснить ей, что ее подвиг как раз и заключается в воспитании детей, благословляет ее в монастырь. Или, еще хуже, настаивает на таком благословении, объясняя это тем, что в миру трудно спастись.

Потом говорят, что эта женщина добровольно избрала этот путь. А что значит «добровольно»? Мы же не говорим, что люди, попавшие в секты, добровольно туда попали? Здесь эта добровольность очень условна. Сколько угодно можно нахваливать приюты при монастырях, но по сути это же все те же детские дома, как казармы или тюрьмы с маленькими заключенными, которые не видят ничего, кроме четырех стен.

Как можно отправить туда ребенка, у которого есть мама? Сирот из обычных детских домов могут усыновить, взять в приемную семью или под опеку, особенно маленьких, они находятся в базах данных на усыновление. Дети из монастырских приютов этой надежды лишены - ни в одной базе их нет. Как вообще можно благословлять женщин с детьми в монастыри? Почему нет никакого законодательства, которое бы запрещало это делать горе-духовникам и старцам, а игумениям, как мать Николая, их с удовольствием эксплуатировать? Несколько лет назад вышло какое-то правило, запрещающее постригать в иночество или монашество послушниц, у которых дети не достигли 18 лет. Но это ничего не изменило».

Монашеская жизнь от посторонних глаз сокрыта, и праздного любопытствующего вторжения не допускает. Это естественно. Вокруг же того, что неизвестно, нередко формируются мифические стереотипы. Это объяснимо. Чаще всего они имеют мало общего с действительностью. Это факт. Итак, образно говоря, отделим зерна от плевел.

Самые распространенные заблуждения.

1. Стать монахиней проще простого, достаточно одного желания.

Разумеется, уход в обитель – дело добровольное, в основе которого лежит желание девушки уйти от мира и посвятить себя монашеской жизни. Но, между тем, как она впервые ступает на территорию обители и монашеским постригом проходит немало времени.

Нередко девушки ездят по разным монастырям, знакомятся с их уставами, которые пусть не кардинально, но все же отличаются друг от друга. После того, как выбор в пользу той или иной обители сделан, «кандидатка» обращается к игуменье (матушке-настоятельнице) с просьбой принять ее. Чаще всего, девушку оставляют пожить в монастыре, но в качестве… паломницы. Она имеет возможность посещать сестринские богослужения, общую трапезу (однако сидит за особым столом для паломников), глубже знакомится с жизнью в обители, помогает на общих послушаниях. Сестры же и начальствующие в монастыре (этого никто не скрывает) присматриваются к новенькой.

Если становится ясно, что девушка не находится под влиянием сиюминутных обстоятельств, а проявляет усердие в молитве, прислушивается к советам, понуждает себя к смирению и так далее, игуменья вместе со старшими сестрами решают принять ее в обитель. Она по-прежнему посещает общую трапезу, участвует в сестринских богослужениях, ей назначается постоянное послушание.

В качестве послушницы пребывают не менее трех лет. По истечении этого (или большего) времени, подается прошение на имя правящего архиерея и игумении на совершение пострига. Первая степень пострига – иночество (во время него еще не произносятся монашеские обеты). После него «форма» вновь меняется. Инокини носят рясу с длинными рукавами, апостольник и клобук (головной убор с черной прозрачной «фатой»). В иноческом постриге зачастую дается другое имя, так как это символизирует рождение нового человека для духовной жизни.

А вот так называемый мантийный постриг – это уже собственно монашество. Во время него гласно даются три главных монашеских обета: нестяжания (ничего не иметь своего), послушания, целомудрия (безбрачия). Кроме того, «новорожденная» монахиня облачается в мантию, состоящую из множества складок. Она означает охраняющую и покрывающую силу Божию. А то, что у мантии нет рукавов, обозначает, что у монашествующего как бы нет рук для суетной мирской деятельности, для греха. При ходьбе мантия развевается, подобно крыльям.

2. В монастырь берут всех без исключения.

Это не так. В монастырь не могут поступить люди, находящиеся в браке, а также женщины, имеющие несовершеннолетних детей. Более того, желательно, чтобы дети, даже достигнув 18 лет, что называется, крепко стояли на ногах. В некоторых греческих монастырях есть правило не принимать после 30 лет. В российских обителях такого жесткого правила нет, но всё же предпочтение также отдается молодым. Это обусловлено тем, что с возрастом человеку труднее меняться, сложнее слушаться, проблематичней пересматривать жизненные принципы, смиряться. Скажем, была в миру женщина специалистом с высшим образованием, а в обители ее просят пол помыть. У нее это вызывает недоумение. Пример условный, но подобное в жизни монастырей бывает.

Как, впрочем, случается и обратное. Поступают женщины в монастырь уже в почтенном возрасте, и потом являются для сестер примером и в послушании, и в усердии к молитве, и в смирении.

3. Весь день, с утра до ночи, в монастыре молятся.

Жизнь в обители подчинена довольно строгому распорядку, и молитве посвящается более шести часов в сутки. Но помимо молитвы все сестры исполняют и ежедневные послушания. Наш екатеринбургский Ново-Тихвинский женский монастырь можно назвать «отраслевым». Здесь существуют известные иконописная, швейная мастерские, греко-славянский и исторический кабинеты. Кроме того, монахини выполняют певческое послушание (кстати, возрождают древние – как русские, так и греческие – распевы).

Более мелкие (помимо основных) послушания распределяет благочинная (особая должность). Именно она решает, кому сегодня стирать, кому мести двор, кому полы мыть…

Пробуждаются в монастыре в 3.30. В обители стремятся посвящать начатки дня Богу: в 4 утра все собираются в храме на утреннее богослужение. Служба заканчивается в 7.00, и с этого времени у сестер свободное время, в которое сестры могут помолиться, почитать, отдохнуть. В 9.30 насельницы с пением идут в трапезную на обед. После обеда сестры расходятся на послушания, которые выполняют до 16.00 с перерывом на небольшой полдник. Затем совершается вечерня, после которой вновь с пением богослужебных песнопений сестры идут на ужин. После ужина до 18.30 – свободное время. Далее – малое повечерие, после чего начинается так называемое безмолвие, когда все без исключения хранят молчание В 19.00 все расходятся по кельям, где выполняют свое монашеское правило, посвящая это время только духовным занятиям – чтению и молитве.

Число сестер обители прибавляется (сегодня здесь живет 150 человек), а жилплощадь пока не прибавляется. Поэтому почивать монахини вынуждены на двухъярусных кроватях, по 5-6 человек в келье. Исключение составляют старшие монахини и схимницы, которые имеют отдельные келии.

4. Монахини не общаются ни с внешним миром, ни друг с другом.

Пустословие, конечно, в обители не приветствуется. Но общаются между собой сестры постоянно. Ссор здесь, разумеется, не бывает, а вот размолвки – люди остаются людьми – порой случаются. Но взаимные обиды и недопонимание на следующий день тяжким грузом не переносятся, примиряются сестры еще до захода солнца. «Прости» - одно из самых главных монашеских слов.

Действительно, в обители нет увлекательных светских романов, и телевизоров. Но не потому что это ЗАПРЕЩЕНО. А потому что потребности в этом у монахинь НЕТ. Людям, живущим в миру, понять это сложно. Остается принять, как данность. Факт остается фактом: если поставить телевизор, скажем, в монастырском фойе, и разложить для общего доступа газеты, журналы и другую светскую литературу, никто из монахинь даже бровью не поведет, не заинтересуется и не взглянет. Душа к этому здесь ни у кого не лежит.

А вот духовную литературу сестры читают с жадностью. За новыми книгами даже очередь выстраивается.

6. В монастыре живут на хлебе и воде.

Несмотря на то, что монахини соблюдают все посты, не едят мяса, не употребляют в пищу продукты животного происхождения по понедельникам, средам и пятницам, скудным их рацион назвать нельзя. Меню на месяц вперед утверждается настоятельницей.

Перекусов в обители, конечно, не бывает. В том плане, что, проходя мимо трапезной, перехватить чего-нибудь вкусненького – ни у кого мысли не придет. Просто потому что это не принято. Но, утомившись, выполняя послушание, можно попить кофе или чай. Кстати, тем сестрам, кому по состоянию здоровья положена диета, готовят отдельные блюда, и питаются они по индивидуальному графику.

7. К врачам монахиням обращаться запрещено.

Врачебная помощь сестрам в случае необходимости оказывается обязательно. Одна из насельниц монастыря – по профессии врач. Врачевание – ее основное послушание. Но, если кому-то из сестер требуется более глубокое обследование, монастырь обращается в больницу. В некоторых случаях врачи сами приезжают в обитель. Никакими средствами борьбы с болезнью в монастыре не пренебрегают. Ведь, как здесь говорят, недуг отвлекает от главного, не дает вести нормальную духовную жизнь. Зачем терпеть бесплодное мучение, если у тебя болит голова, когда можно выпить таблетку и потом иметь силы и для молитвы, и для труда?

Рада БОЖЕНКО

Благодарим за помощь в подготовке материала сестер Ново-Тихвинского монастыря.

Вы решили узнать о жизни в монастыре, потому, что сами решили посвятить свою жизнь Богу или просто интересуетесь, как живут в монастырях, и правильно, ведь значит вы все ближе становитесь к Богу и православной Вере. На самом деле, жизнь в монастыре достаточно сильно отличается от мирской жизни за стенами монастыря. Рекомендуем ознакомитьс,

ЖИЗНЬ В МОНАСТЫРЕ

ТРУЖЕННИКИ

Если человек желает пожить в монастыре какое-то время и узнать его жизнь поближе, испытать на себе все трудности монастырской жизни, он может прийти в монастырь и поговорить с его настоятелем с просьбой о принятии его в труженники монастыря на некоторое время. И, если вы убедите настоятеля монастыря, что вы достойны такого чина, вас возьмут в труженники и обеспечат всем необходимым для жизни в монастыре. В это время, пока вы носите чин труженник, вам придется выполнять всю работу, которую будут поручать вам, скорее всего, это будет самя тяжелая и неприятная работа, дабы вы научились смирению, подавлению гнева в себе.

ПОСЛУШЕННИКИ

Этот чин носят люди, которые решили уйти в монастырь, но еще не заслужили благословения, дабы стать монахом, так сказать, это те люди которые учатся послушанию и смирению, которые должны научиться жить без помыслов греховных и мирских наслаждений. Если человек справляется с этим учением, то его благославляют и постригают в монахи, как правило, это происходит в не более, чем пять лет с момента прихода в монастырь, хотя бывает и больше. Рекомендуем ознакомиться,

МОНАХИ

Это те люди, которые живут в монастыре на подобии Христа, свободными от всех родственных связей, не имеющих своей крыши над головой, странствующие, живущие в нищете и проводящие ночи в молитве. Так вот, чем ближе монахи к Христу и его жизни, тем они ближе к Богу. Живя в неполноте и ущербности они приобретают другое, а это другое и есть сам Господь Бог.

РАДОСТЬ ИЛИ ГРУСТЬ

Жизнь в монастыре не должна нести в себе только печали, грусть и особенно унижение. Тот факт, что человеку приятно жить в монастыре, говорит о том, что жизнь в монастыре правильная, а если монахи, послушники и труженники испытывают постонные унижения и оскорбления, это уже не жизнь монастырская, а муки адские при жизни. Только тот показатель, что монахи не уходят из монастыря, говорит о том, что жизнь в монастыре настоящая, призванная служить Господу Богу и жить вам там будет хорошо и приятно. Рекомендуем ознакомиться,

УЧЕНИЕ

Как и в жизни, монахи живя жизнь в монастыре, должны учиться науке, например, живописи, музыке, литературе, поэтому каждый монах, в свободное от служения время, может либо отдыхать, либо учиться.

ПОДЕЛИТЬСЯ:

Вчера на портале “Православие и мир” была опубликована статья о Богородице-Рождественской девичьей пустыни из . Предлагаем сегодня вашему вниманию интервью с настоятельницей этого монастыря.

Игуменья Феофила (Лепешинская) считает, что в хорошем монастыре секретов быть не должно.

— Какой паломник, по-вашему, «правильный»? В чем вообще смысл паломничества в монастырь?

— Правильный тот паломник, кто приезжает помолиться. Именно сосредоточиться на этой жизни. Я убеждена, что христианин, который любит Бога, непременно любит монашество и втайне по монашеству сохнет. Я знаю много замужних женщин, которые хотели бы уйти в монастырь. Ясно, что это никогда не сбудется, хотя Господь все наши помыслы видит и целует. Паломника должно привлекать именно это — пожить в полноте Божественного присутствия, монашеской жизнью.

Но все же чаще в монастырь приезжают просто благочестиво и бесплатно отдохнуть на свежем воздухе. Или просто из любопытства.

— Что может паломник за короткое время узнать о монастырской жизни?

— В монастырях часто бывает так: монашки ходят по своим дорожкам и ни с кем не общаются. Мы же намеренно паломниц от сестер не отделяем. У нас нет отдельной трапезной, отдельных продуктов. Монахи живут не для того, чтобы спасать себя, а для того, чтобы светить миру. Сами мы не выходим в мир, но если мир приходит к нам — он от нас должен что-то получать. Поэтому у нас паломник, если ему это действительно интересно, может понять все. Мы не запрещаем никакого общения, не запрещаем передвигаться по территории, у нас общая трапеза, одни и те же послушания. Благочинная не разбирает, на какую работу ставить сестру, на какую — паломницу. У нас нет никаких секретов — их не должно быть в христианстве. Тайна есть — это Христос, а секретов быть не может.

— Могут ли монахи заниматься любимым делом или они обязательно должны пройти через «коровник»?

— Если говорить о коровнике, то у нас это послушание от первого дня несет одна и та же сестра. Я уже много раз пыталась ее заменить, но она не хочет. Во-первых, она это любит, во-вторых, ей очень нравится, что ее там никто не трогает, она живет «по своему уставу». Так что вы напрасно относитесь к коровнику пренебрежительно.

У нас нет цели провести монаха через все послушания. Хорошо бы так было, но сейчас в монастырь приходят городские люди, часто уже больные. Есть сестры, которые могут делать все, но есть и те, кому многие послушания не по силам. Наверно, мне бы хотелось всех пропускать через кухню, потому что кухня — это простое дело, женское, каждая должна уметь. Но и это не всегда получается. Современный человек мало что может. А послушание в монастыре найдется любому. Псалтырь, например, могут читать даже самые больные. Чтение у нас круглосуточное.

В нашем монастыре на работу отводится четыре часа в день, и я прошу всех работать на совесть, как для Господа. С обеда до вечерней службы у сестер свободное время, все расходятся по кельям — кто-то читает, кто-то молится, кто-то отдыхает. Это важно. Во всем должна быть мера.

— Чем еще кроме молитвы и послушаний занимаются монахи?

— Обязательно нужно учиться. Монастыри должны быть светочами, образцами. Есть такая тенденция в женских монастырях — не читать больше того, что дается на трапезе. Считается, что, если у тебя есть силы читать, значит, тебя недогрузили — иди поработай! Но, на мой взгляд, человек должен работать столько, чтобы у него была еще возможность молиться, учиться и просто оставаться человеком. Сильно уставший человек ни к чему не способен.

По воскресным дням мы все учимся, с сентября до Пасхи, по семинарской программе. Собираемся вечером, распределяем темы докладов, готовим рефераты, выступаем. Иногда приглашаем лекторов. Мы уже прошли литургику, нравственное богословие, Библейскую историю, греческий язык, христианскую психологию. В этом году начнем изучать патристику — святых отцов. У меня также есть план организовать для сестер курс лекций по мировой литературе, по русской литературе, по истории живописи и по истории музыки. Литература — это возможность увидеть на живых примерах то, что мы читаем в катехизисе.

Святой Василий Великий написал в замечательной статье «О пользе для юношества языческих сочинений», что чтение душу расширяет. Душа должна быть сочной, напитанной соками от культуры. В нашей библиотеке много художественной литературы. Я даже Джойса купила. Не думаю, честно говоря, что сестры будут его читать, но пусть у них будет такая возможность. У нас и «Илиаду» сестры читают. Даже какой-нибудь постмодернизм, эта тоска по Богу, — тоже интересно.

— Чего не должно быть в хорошем монастыре?

— То монашество, которого мы лишились в XIX веке, было гораздо хуже того, что есть сейчас. Было социальное расслоение — бедные монахи работали на богатых монахов. Чтобы «купить» келью, нужно было внести большой вклад. А кто не мог сделать вклад, те работали у состоятельных монахов горничными. Такого в монастыре быть не должно. Может, и неплохо, что мы теперь начали с нуля.

В нас во всех сидят советские гены — мы совершенно лишены уважения к личности. Когда только началось возрождение обителей, ставить начальниками было некого, и так получилось, что во главе монастырей оказались люди весьма незрелые духовно. И вот какая-то мирская женщина становится игуменьей, ей все подают, за ней стирают, у нее три келейницы, а она только всех смиряет и воспитывает. Почему-то считается, что начальник должен монахов смирять, что человеку полезно быть угнетенным, растоптанным, униженным. На самом деле это никому не полезно. Человек устроен так, что, если его ломать, он будет изворачиваться, а это и есть самое страшное для монашеской души. Она должна быть простой, правдивой.

— Что должно быть в хорошем монастыре?

— Я думаю, хороший монастырь — это где люди улыбаются, где они радуются. Господь нас всех на помойке нашел, вымыл, вычистил и положил к Себе за пазуху. Мы живем у Христа за пазухой. У нас все есть. Даже много лишнего. Вот мы сгорели, и даже это оказалось к лучшему. Как же нам не радоваться?

Еще один признак хорошего монастыря — если из него никто не хочет уезжать. Есть монастыри, где монахи все время в разъездах — то в Греции, то в Италии, то на святых источниках. Наших же сестер никуда не вытащишь из обители. Я сама тоже нигде не была. У нас и отпусков нет — какой отпуск может быть у монаха? От чего ему отдыхать — от молитвы? В этом нет никакого принуждения — так само получается. Сестры даже домой не стремятся. И это хороший признак!

Мы опубликовали первую часть записок нашего корреспондента Жанны Чуль, которая пять лет прожила в монастырях. Сначала в богатом и знаменитом Воскресенском Новодевичьем, что в Петербурге. Потом — в бедном Иоанно-Предтеченском, что в Москве. Сегодня мы заканчиваем публиковать этот уникальный текст о современных монастырских нравах.

Жанна Чуль

«Вернись немедленно!»

Я ушла из Новодевичьего монастыря в Петербурге, потому что сил не было терпеть такую жизнь. Миф о доброй матушке-игуменье был развеян ею же. Я долго собиралась с духом, перебирала возможные варианты ухода. Помог случай.

30 сентября игуменья София праздновала день ангела. Обычно этот праздник — день святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии — приравнивался по торжественности к приезду в обитель патриарха. За несколько дней у сестер и минутки свободной не выдавалось: они мыли, чистили, закупали множество продуктов для пышной трапезы. Из цветов плели гирлянды и составляли громадные клумбы. Храм празднично украшался. Гости шли длинной чередой. Тех, кто чином попроще, игуменья принимала в храме и в сестринской трапезной. Представителей власти и бизнесменов потчевала деликатесами и наливками в собственном домике. Сестрам в свой день ангела мать София тоже сделала подарок. Подарила каждой набор: книга, иконка и пачка чая. Я на праздничную трапезу не пришла: была дежурной по храму. Да и не очень-то хотелось. Отношения у нас с матушкой уже были напряженные.

Мой подарок принесла в храм инокиня Ольга. Но по ошибке взяла набор для другой послушницы. Та раскричалась, что осталась без подарка. Матушка на следующий день вызвала нас с инокиней Ольгой в свой кабинет. «Ты почему ей носила подарок? Ты — ее келейница? (Прислуга лиц монашеского звания. — Авт.)» — грозно спросила она трепещущую Ольгу. Не слушая наших ответов, сообщила свой вердикт: «С Ольги я снимаю апостольник (головной убор в женском монашестве), а Иоанну — отправляю домой». Я развернулась и ушла. Не отреагировала даже на возгласы настоятельницы, обращенные ко мне: «Вернись! Вернись немедленно». Пошла собирать вещи. Как полное нарушение человеческих прав, как акт недоверия к своим сестрам, я рассматриваю тот факт, что насельницы обязаны в монастыре сдавать паспорта. Хранятся они в канцелярском сейфе: это дает гарантию игуменье, что сестра без документа не сбежит. Мне паспорт долго не возвращали. Пришлось пригрозить, что приду в обитель с полицией…

Новая обитель

Дома я долго не могла вернуться к нормальной жизни. Ведь в монастыре привыкла работать без выходных. Порой невзирая на боль и плохое самочувствие. Не считаясь со временем суток и погодными условиями. И хотя была вымотана физически и морально, продолжала и дома по привычке вставать в шесть утра. Чтобы занять себя и как-то сориентироваться, что делать дальше, ездила в Стрельну, в Троице-Сергиеву мужскую пустынь. Посещала богослужения. Помогала убирать храм, работала в огороде. Требовались душе покой и отдых, какая-то перемена. И я поехала в двухнедельное путешествие в Израиль. Посетила Иерусалим и главные места в жизни Иисуса Христа: Назарет в Галилее, гору Фавор, омылась в реке Иордан… Когда вернулась, отдохнувшая и просветленная, священник пустыни отец Варлаам, на мой вопрос, что же мне делать дальше, благословил ехать в Москву в Иоанно-Предтеченский женский монастырь. Я о нем прежде не слышала. Нашла в Интернете адрес. Собралась в дорогу. Мама плакала. Так же горько и безутешно, как и три года назад, когда я уходила в Новодевичий монастырь…

С трудом нашла в Москве эту обитель, долго кружила вокруг нее, хотя от метро «Китай-город» было до монастыря пять минут ходьбы пешком. На звонок в дверь на крыльцо вышла приветливая миловидная сестра в черном монашеском облачении. Она провела меня к игуменье Афанасии. Я пришла очень вовремя: через полчаса настоятельница уезжала в больницу, где ей предстояло провести три недели. Когда меня вели наверх по лестнице, отметила про себя, какая кругом разруха и грязь. И, конечно, в дальнейшем тоже постоянно сравнивала свою жизнь в первом монастыре и в теперешнем.

Глушь возле Кремля

Игуменью Афанасию сестры видели редко: или во время богослужения, или если сама к себе в келью вызывала. Матушка была серьезно больна — даже ходила с трудом. Так и сидела все время у себя в келье. На общую трапезу игуменья не спускалась из-за больных ног. Три раза в день к ней с подносом еды поднималась особо приближенная женщина, которая работала по найму поваром. За годы в монастыре она нашла к игуменье подход, они подолгу вели беседы за закрытыми дверьми. От Натальи игуменья узнавала все новости обители и была в курсе жизни сестер. Когда у Натальи был выходной день, еду благословляли приносить кому-нибудь из сестер. А поднос с пустой посудой игуменья выносила в коридор и ставила на аквариум с золотыми рыбками.

По сравнению с Воскресенским Новодевичьим этот монастырь был куда проще. Хоть и находился Иоанно-Предтеченский в десяти минутах ходьбы от Кремля, бедность была такая, как будто в глуши лесной жили сестры. В Новодевичьем я принимала душ каждый день. А здесь — экономили воду. Для сестер и игуменьи стало потрясением, когда они узнали, что я моюсь ежедневно. Душ, как оказалось, настоящий монах принимает раз в неделю (а лучше и в две!). Телефон с городским номером прослушивался. Такой же аппарат стоял в келье у благочинной, и в любую секунду среди разговора можно было услышать в трубке сопение бдящей порядок сестры: думай, что говоришь, и не празднословь. Свет гасили по всему монастырю еще до одиннадцати часов вечера. В Новодевичьем же у нас во всех коридорах горел ночной свет. Конечно, к бережному отношению к электроэнергии там взывали, но не настолько, чтобы по ночам проверять. Игуменья София благословляла в храме вешать объявление: «В монастыре долг по электроэнергии 3 миллиона рублей. Просим прихожан пожертвовать на оплату долга». А в Иоанно-Предтеченском просто экономили…

В комнате с высоким под три метра потолком, куда меня поселили в новом монастыре, свисали лохмотья штукатурки. Окно было закрыто и наполовину завешано,

как делают это в деревне, серой застиранной задергушкой. Стены закопченные и

грязные. На полу, между покосившимися шкафами — включенные на полную мощность обогреватели. Спертый воздух: тяжелый запах горелого воздуха, смешанный с запахом пота и старых вещей. Как позже призналась мне монахиня Анувия, все эти столы и шкафы подобраны были на помойке.

Кроме меня, еще три жильца. Две инокини — мать Алексия и мать Иннокентия (позднее с ней у нас шла постоянная борьба за открытое окно. Даже в теплую погоду она велела его закрывать — боялась простудиться) и послушница Наталья. Комната перегорожена веревками, на которых висят одинаковые серые от грязи большие лоскуты ткани. У каждой сестры за занавеской горит свечка или лампадка. В моем закутке кровать, на стене — тканый ковер с изображением Божией Матери «Умиление». Стул, стол с провисающими ящиками, тумбочка. В углу — полка с иконами и лампадкой. Я бессильно опустилась на стул. Заснуть в эту ночь мне не удалось. За занавеской я чувствовала себя как в норе. Воздуха не было совсем. Кровать жалобно скрипела. А все три мои соседки, едва улеглись и погасили свет, начали… храпеть! Это был самый настоящий кошмар. По потолку носились причудливые тени от мерцающих лампад. Я не выдержала и тихо заплакала. Забыться, провалиться в тяжелый сон мне удалось только под утро. Едва я задремала, зазвонил колокольчик: подъем!

Суп нищим

Для начала дали мне послушание — фотографировать (почему-то никто не хотел брать в руки фотоаппарат) все события и внутреннюю жизнь обители, помогать на кухне повару в приготовлении трапезы, мыть посуду вечерами. Иногда я мыла и лестницу, ведущую наверх в сестринские кельи.

Позже мне доверили кормить нищих у ворот. Это было морально тяжелое послушание. К двум часам дня к воротам выносился стол. Со всех сторон начинали стекаться бомжи. Многих мы уже знали в лицо, но приходили и те, кто попал в трудную жизненную ситуацию — например, обокрали человека на вокзале. В строго назначенный час все эти несчастные спешили в Иоанно-Предтеченский монастырь. В этом тоже было огромное отличие двух обителей. В Новодевичьем, несмотря на всю его роскошь, сухой корки не получит просящий, пока не отработает. Однажды меня остановил мужчина, оборванный, еле держащийся на ногах от слабости. Он просил всего лишь хлеба. Я обратилась за благословением на это к ризничей, которая осталась за старшую в обители, пока игуменья находилась в отъезде. Она была неумолима: пусть хотя бы подметет двор.

Нищим (их ласково называли «бедненькими») в Иоанно-Предтеченском монастыре выносили суп в одноразовой пластиковой тарелке, два куска хлеба и жидкий чай. Их голодные глаза загорались при виде еды! Бомжам постоянно требовались одежда и обувь. Поэтому в монастыре был налажен круговорот одежды. Прихожане приносили ненужную одежду. Нищие моментально расхватывали выносимые им, особенно по лютой зимней стуже, варежки, носки и шапки.

Массаж — богачам

В Новодевичьем монастыре долгое время арендовали помещения различные организации. Кроме платы, они дарили сестрам подарки к праздникам. Косметическая фирма «Рив Гош», например, снабжала монахинь шампунями и гелями для душа. Когда срок аренды закончился и организациям ее не продлили, игуменья стала искать применение освободившимся помещениям. Хотела семейный детский дом устроить, но сестры запротестовали, забоявшись ответственности. Тогда, по благословению патриарха Кирилла, София устроила в этих помещениях архиерейскую гостиницу. Каждая келья по своей роскоши мебели и утвари соперничала с самым дорогим мирским отелем. Пол устлан пушистым ярким ковром. В трапезной в огромной келье весело трещали канарейки. На нижнем этаже расположились сауна, массажное кресло и даже бассейн. Унитазы в особо роскошных кельях были с подсветкой и функциями омывания и массажа, даже функция «клизма» предусмотрена… А в Иоанно-Предтеченском в это время глубоких тарелок для супа не на всех едоков хватало! А унитазы были еще советских времен — чтобы спустить воду, надо было дергать за веревочку.

Судьба балерины

Удивительное все-таки создание человек: сколько же он может вынести!? Но, как говорится, каждому крест по силам дается. Инокиня Евсевия, с которой первые дни мне пришлось делить и келью, и послушания, — хрупкая женщина пятидесяти лет. На момент нашего с ней знакомства ее монашеский стаж был семнадцать лет. Интересно, что в прошлом она окончила Ленинградское хореографическое училище имени А. Я. Вагановой и была балериной Мариинского театра. В монастырь ушла накануне ответственных длительных гастролей театра в Японию… Основное ее послушание — старшая просфорница. Мне довелось в первый месяц трудиться в просфорне. Без преувеличения скажу: печь просфоры — тяжелейшая работа.

Те, у кого там послушание, встают раньше всех. На утреннюю службу не идут — в самой просфорне зажигают лампаду перед иконой Иисуса Христа и читают молитвы. И только после этого приступают к работе.

В просфорне мы проводили весь день: с 6 утра и до 16-17 часов вечера. Все это время — на ногах. Присесть некогда — пока одна партия просфор выпекается, другую надо вырезать из теста. Обедали наспех и всухомятку. Здесь же, примостившись на краешке разделочного стола. В маленьком помещении очень жарко, душно. Противни с «верхами» и «низами» просфор тяжелые — из железа. Вырезать будущие просфоры надо очень аккуратно, по строго определенному размеру, иначе получатся кривобокими, а это — брак. Мать Евсевия была незаменима на этом послушании. Я удивлялась: откуда у нее, такой болезненной и хрупкой, столько сил? Ведь работой в просфорне не ограничивался список ее послушаний. Была она также помощником келаря (заведующий трапезной), в швейной мастерской помогала, по храму церковничать (следить за свечами и чистотой икон) ее ставили. Я, набегавшись по послушаниям, так уставала, что падала в конце дня в келье на кровать и моментально засыпала. А за занавеской мать Евсевия еще полночи читала бесконечные молитвы, каноны, акафисты, жития.

Несчастный случай в просфорне

Случались и серьезные неприятности: сестры от постоянной усталости и недосыпания становились рассеянными и могли сломать руку или ногу. Послушница Наталья (я удивилась, когда узнала, что ей всего 25 лет: в платке, надвинутом на самые глаза, с огрубевшей кожей, постоянно насупленная, она производила впечатление бабушки за 60…) готовилась стать инокиней, а время ожидания пострига коварно и полно искушений — это настолько естественно в монастыре, что уже никого не удивляет. Однажды в просфорне раскатывающей тесто машиной Наталья раздробила себе кисть левой руки. Мать Евсевия была с ней, от ее рассказа о случившемся мурашки бежали по коже от ужаса.

Мать Евсевия замешивала тесто: в большой чан засыпала просеянную муку, сухие дрожжи, соль, добавляла крещенскую воду. Вдруг за спиной у нее раздался душераздирающий крик. Обернулась: ее помощница скорчилась от боли, а вместо кисти у нее — кровоточащий кусок мяса. Скорая помощь увезла Наташу в больницу. Срочно сделали операцию. Заживала рука долго. Но и в голове у Наташи что-то переключилось: она вдруг стала заговариваться. Страшные вещи говорила девушка: то винила сестер, что она поранила руку из-за их колдовства, то уверяла, что казначея мать Анувия завалила ее работой и «хочет сделать из нее мальчика». Старшие сестры вовремя заметили, что с Натальей творится что-то неладное. Постриг отменили, а саму девушку отправили домой: «отдыхай и восстанавливай здоровье».

На особом положении

Казначея и строительница монастыря монахиня Анувия раньше работала археологом, руководила экспедициями в ближнем зарубежье. Она постоянно обещала сестрам: вот будущей весной обязательно переедем в новый корпус. У каждой будет своя келья! Пришла весна, за ней — лето, наступила осень… все оставалось без изменений. Жили сестры в тесноте и грязи. Казначея — женщина добрая и веселая. Но сама она обитала в своей квартире на окраине Москвы. С сыном, его женой и тремя внуками. В монастыре не жила ни одного дня — приезжала три-четыре раза в неделю: в алтаре послужит во время богослужения, обойдет обитель — и снова в мир. Келью отдельную имела: ей же надо хранить где-то свои вещи, подарки прихожан, переодеться из мирского платья в монашеское облачение для богослужения... Ездила на собственной машине. Каждый год обещала и игуменье, и духовнику: «Последний год так живу! Поселюсь в монастыре окончательно». Наступал следующий год — история продолжалась.

В душевой облупился кафель, и постоянно засорялся люк — у сестер выпадали их длинные волосы и забивали решетку. Убирать за собой, а тем более за мывшейся перед тобой сестрой, никто не спешил. Ответственная за душевую комнату ругалась, вывешивала объявления, увещевающие нерях. Однажды, отчаявшись докричаться до неопрятных сестер, повесила замок на пару дней на дверь. В пекарне по ночам водили хороводы рыжие тараканы. Днем на этих столах раскатывали тесто под пирожки и сдобу, которая продавалась в палатке рядом с монастырем. Я однажды зашла в пекарню поздно вечером, чтобы почитать книгу (в кельях-то свет давно погасили, даже свечку нельзя затеплить). Включила свет. Тараканы брызнули в разные стороны…

Уйти труднее, чем прийти

Однако не трудности быта гнали меня из монастыря. Когда за тебя годами принимают решения, а твое дело маленькое — не рассуждая исполнять послушание, отвыкаешь думать и чувствуешь себя бессильным связно выразить свои мысли и желания. Я начала пугаться сама себя — поняла, что стала плохо соображать. И еще мне хотелось деятельности. И свободы. Я уже не раз высказывала свое желание сестрам. Уезжая домой в отпуск, озвучила его и поставила вопрос на рассмотрение администрации монастыря. Спустя дней десять мне пришла на телефон (в Иоанно-Предтеченском монастыре, учитывая сложные бытовые условия, сестрам было разрешено пользоваться мобильным телефоном и Интернетом) эсэмэска о том, что меня благословляют уйти. Нужно было собрать вещи, сдать в библиотеку книги и свое облачение. Сестры трогательно прощались. Звали вернуться через год. Временно я перебралась на квартиру к знакомым. Но, когда бы ни зашла в монастырь, меня приветливо встречали и даже угощали обедом. Мне звонили в течение всего следующего года. Но я, видя знакомый номер, не брала трубку. Хотелось забыть все со мной произошедшее. Но не так-то просто это оказалось. Даже в снах возвращалась я в монастырь.

Первые дни я не верила своему счастью. Я буду спать столько, сколько хочу! Есть что хочу (я пять лет жила без мяса и, когда первый раз попробовала его после длительного перерыва, мне показалось, что я жую резину). И главное — отныне я сама себе игуменья. Дома родные приняли меня с распростертыми объятиями! Но прошел целый год, прежде чем я начала возвращаться к нормальной человеческой жизни. Во-первых, я никак не могла выспаться: сколько бы ни спала, мне было мало. Двенадцать, четырнадцать часов в сутки — все равно чувствовала себя утомленной и разбитой. Я засыпала в театре во время представления, на лекциях в фотошколе (куда я поступила, так как полюбила фотографировать в монастыре и хотела продолжать это занятие в миру), в транспорте — стоило только присесть или даже прислониться к чему-либо, как глаза сами собой закрывались.

Первые месяцы сложно было сосредоточить внимание и даже четко сформулировать свою мысль. В монастыре, если выдавались свободные полчаса, мы сидели в огороде на лавочке, молча и сложив руки, дышали воздухом — радовались выдавшемуся перерыву. Ни на чтение, ни на разговоры не было ни сил, ни желания. Одна из монахинь монастыря научила меня плести четки. И пользу обители приносило (четки шли на продажу в монастырскую лавку), и все какая-то смена деятельности. Занятие это меня выручило, когда я вернулась в мир: свои плетеные изделия я относила в церковь и даже получала за них немного денег. Какое-никакое подспорье для жизни.

Одним словом, уйти в монастырь оказалось морально гораздо проще, чем выйти из него….